Мерса взглянула на район Те-Рей, находящийся напротив Йан-Те и являющийся самым крупным. В нем располагались административные здания, башня Совета, просторная территория Университета и представительства гильдий. Ниже Те-Рей стояли шикарные особняки зажиточных торговцев и всех тех, кто сумел «выбиться в люди», не важно, какими способами. Таков был Ме-Йер. Вид из окон самых близких к реке домов выходил на Йер-Велу, самый неприглядный из районов, напоминая жителям, что пасть на дно никогда не поздно.
Выше по течению находился район, максимально далекий от Йер-Велу с его отбросами общества, – жемчужина Вергазы Ла-Фар. Там в вычурных особняках жили аристократы – те, кому повезло родиться в семье с богатством и нужными связями. Они вели свою родословную еще с тех далеких времен, когда вместо Совета в Равгане правила королевская семья. Около семидесяти лет назал произошел переворот, и страной стали править избираемые представители. Аристократические семьи были не согласны с такими изменениями, и мятежникам пришлось их задобрить, предоставив множество послаблений. Нынешние наследники знатных предков превозносили свое происхождение и всеми силами старались сохранить привилегии после переворота. Со времен смены власти Вергаза изменилась до неузнаваемости, и только Ла-Фар гордо стоял на возвышении, оставаясь домом только для представителей знати. Сам район был окружен золоченым забором, вход надежно охранялся, а чтобы жить там, нужно было родиться аристократом.
«Избалованные мешки с монетами, – презрительно подумала Мерса, наблюдая, как Ла-Фар мигает желтыми огоньками окон в вечерней дымке. – А ведь среди них могла быть и я». Женщина нервно хохотнула. Как бы тяжело ей ни пришлось в прошлом, нынешнее положение ее вполне устраивало, и что-то менять она бы не стала. Она иногда размышляла о том, как могла бы сложиться ее судьба при иных обстоятельствах, но подобные мысли быстро растворялись в потоке более приземленных размышлений. У Мерсы Мотье всегда имелось много дел и обязанностей.
Женщина резко выпрямилась, улыбнулась и зашагала в сторону самого презираемого района Вергазы – домой.
Ночью Мерсе снился отец. Со стрелой в горле, в луже крови, он смотрел невидящими глазами и шептал ее имя. Настоящее имя, которое она не слышала уже восемнадцать лет. Взрослая Мерса стояла рядом с ним и не могла пошевелиться. Она испытывала страх, стыд и вину за то, что не смогла исполнить его последнюю волю. Во сне слезы катились по ее щекам, а руки были черные от сажи. Мерса хотела попыталась попросить у отца прощения, но тут он истошно закричал.
Женщина резко проснулась. Она села в кровати, прижимая руку к груди и тяжело дыша. На лбу проступил холодный пот. Мерса вдохнула поглубже, успокаивая бешено колотящееся сердце. Сон до конца еще не оставил ее, но горечь и стыд отступили. Тогда Мотье ощутила, что в комнате не одна. В ее спальне находился кто-то чужой. Она пошевелилась в кровати, прижав спину к изголовью, выдвинула скрытый за подушкой ящик и наощупь достала ручной, размером в две ладони, самострел. Нацелилась во мрак. Как назло, сквозь плотные шторы почти не проникал лунный свет: лишь тонкая полоса, которая не разгоняла, а сгущала тьму вокруг. Глаза еще не привыкли к темноте, Мерса почувствовала себя слепой и беззащитной. Спальня всегда была для нее тем укромным местом, где она может на время забыть, с какими мерзавцами имеет дело. Мерса ощущала чужой взгляд, пыталась разглядеть хоть что-то, но не могла. Сердце бешено колотилось, а руки дрожали.
– А ну покажись, ублюдок! – воскликнула женщина. Со звонким щелчком она сняла арбалет с предохранителя. Замерла, надеясь услышать малейший шорох, и готовая выстрелить в его сторону.
– Не самая лучшая из твоих идей.
При первых звуках тихого голоса Мерса недовольно скривилась. В глубине кресла возле окна шелохнулась тень, и в лунном свете, показался кулак. Мерса разглядела предметы, торчавшие между пальцев, по ее спине пробежал холодок. Кулак разжался, и на толстый синейский ковер упали, позвякивая, арбалетные болты. Женщина провела рукой по направляющей самострела и убедилась, что он разряжен.