Не беда, если непалец увидит, как Абдул прячется в сарае. Этот мальчик, Адарш, уж точно не подосланный полицией шпион. Он просто любит допоздна сидеть во дворе, спасаясь от ежевечерних припадков ярости, которым подвержена его мать.
Вряд ли Абдулу представился бы более подходящий момент, чем сейчас. Он проскочил в сарай и запер за собой дверь.
Внутри было темно, хоть глаз выколи. По углам с жутковатым шорохом копошились крысы. И все же здесь ему было спокойнее. Склад площадью 110 квадратных метров был завален хламом до хлипкой, вечно протекающий крыши. Но это были его владения; он знал, как с этим управляться. Здесь были пустые бутылки от воды и виски, заплесневелые газеты, аппликаторы от использованных тампонов, смятая фольга, остовы зонтиков, с которых ветром сорвало ткань, шнурки от ботинок, пожелтевшие ватные палочки, кассеты с вывалившейся и запутавшейся магнитной лентой, разорванные пластиковые коробки от поддельных кукол Барби. Где-то в темноте валялись и сами эти фальшивые «Берби» или «Барбли», покалеченные во время жестоких экспериментов, проделываемых избалованными детьми над надоевшими им игрушками. Абдул с годами научился мастерски сортировать свои сокровища, чтобы легче было в них ориентироваться, так что куклы сейчас складированы все вместе в отдельной куче.
Надо быть осторожным, избегать проблем. Так сказать, держаться от греха подальше. Этот жизненный принцип Абдул Хаким Хусейн усвоил так глубоко, что, казалось, он отпечатался у него на лбу. У юноши были глубоко сидящие глаза, впалые щеки, мускулистое и гибкое тело. Именно такая комплекция идеальна для жителя трущоб, которому вечно приходится пробираться через кишащие людьми узкие переулки. Весь он был как-то очень «компактно сбит», за исключением, пожалуй, только оттопыренных ушей и торчащих в разные стороны кудряшек, которые иногда, когда он стирал пот со лба, выглядели по-девичьи трогательно.
Незаметная, позволяющая раствориться в толпе внешность – полезное свойство для обитателя Аннавади, вонючей дыры, застроенной трущобами. Здесь, посреди благополучного западного пригорода индийской финансовой столицы, три тысячи человек ютились друг у друга на головах в трехстах тридцати пяти убогих хижинах. В этом квартале шла вечная ротация – постоянно приезжали и уезжали мигранты со всех концов страны. В основном это были индуисты, представители различных каст, цехов, религиозных общин. Верования и традиции соседей были столь разнообразны и причудливы, что Абдул, один из трех десятков мусульман Аннавади, даже не пытался в этом разобраться. Он просто понимал, что отношения в районе непростые, в них много тонкостей и хитросплетений. Тут вообще было много всего разного, старого и нового, и со всем этим надо быть осторожным. Одного нельзя отрицать: Аннавади – просто золотая жила для мусорщика, умеющего извлекать деньги из выбрасываемых богатыми бытовых отходов.
Абдул и его соседи нашли себе приют на земле, принадлежавшей аэропорту и смежным ведомствам. От центрального входа в международный терминал трущобы отделяло лишь широкое шоссе с растущими вдоль него кокосовыми пальмами. Вокруг Аннавади расположились пять пятизвездочных отелей, в которых селились многие из прибывающих в город гостей. Четыре гостиницы представляли собой помпезные каменные строения с роскошным восточным декором. Стены пятой, «Хайат», сплошь были из голубоватого стекла. С верхних этажей этой башни Аннавади и несколько других бедных поселений выглядели как микроскопические деревеньки, притулившиеся между элегантными современными районами.
– Вокруг нас одни розы, – говаривал Мирчи, младший брат Абдула. – Только мы тут, как дерьмо среди роз.
В начале двадцать первого века, когда экономика Индии начала стремительно расти, уступая разве что китайской, вокруг международного аэропорта как грибы стали появляться красивые жилые дома из розового камня и стеклянные башни офисов. Один из комплексов носил простое имя «Самый». Повсюду виднелись краны, возводящие все больше новых зданий. Самые высокие из них уже мешали садиться самолетам, которых тоже становилось все больше и больше. Этот выросший прямо на глазах квартал был окутан дымкой смога и источал благоденствие. При этом его процветание открывало новые перспективы и для ютившихся вокруг полунищих соседей.