Когда шеренга, дополненная чужими, построилась у стены, лейтенант пересчитал всех по головам, и подсудимые в сопровождении солдат двинулись в здание суда. Полутёмный коридор, узкая лестница, пролёты которой перекрыты металлическими сетками. «Даже приговор не дадут самому привести в исполнение». Борису стало жутко от своей же выдумки, и он невольно отодвинулся от перил.
Еще один переход — и снова защелкнулась щеколда на двери теперь уже судебной камеры, в которую втиснули восемь человек. В первый день суда, когда в этой камере они впервые оказались вместе, начались взаимные упрёки, вспоминались клятвы, кое-кто занимался самобичеванием, и все без исключения завидовали Генке и Жене, которые сидят в отличие от них на скамье для свидетелей. После допроса каждого подсудимого упрёки становились злее, с руганью, взаимными оскорблениями, попытками ударить.
Сейчас всё это уже позади. Ребята сидели нахохленные, отчуждённые, думая каждый о своём. За три месяца предварительного заключения, пока шло следствие и суд, все заметно изменились. Сказались и недостаток воздуха, и скудность однообразной пищи, и вынужденное безделье — нельзя же всерьез считать работой клейку в камерах, и то только для несовершеннолетних, коробочек для рыболовных принадлежностей. А главное, стали сдавать нервы.
Особенно потускнел и осунулся Борис. Чёрный хлопчатобумажный тюремный костюм, ещё недавно узковатый в плечах, болтался как на вешалке. Внезапно, без всякой внешней причины, зубы Бориса начали отбивать мелкую дробь. Юрию стало не по себе. Какой бы Борька ни был, а ему сейчас труднее всех. Юра пересел к нему, обхватил за плечи. Но Борис резко сбросил его руки.
— Когда просили как человека, — в отказ, а теперь лижешься, — зло, с надрывом выдохнул он. Его прорвало. Срываясь то на крик, то на шёпот, он исступленно бросал в лицо Юрке, захватывая и Валерку:
— Ты понимаешь, что меня ждет? Вышка! Ты слышишь, ВЫШКА!
— А ты думал, взять на себя твоё убийство — все равно что разлить на троих? — заступился за Юрия Валерий. Он хотел сбить Бориса со взятого им тона, но не сдержался и выложил всё, что думал. Так же, как тогда, на очной ставке у следователя.
— Нет, дружок, это не то, чем делятся поровну. Я-то знаю. Не делил. Взял на себя одного. Твоё. Думаешь, мне легко было?! А ты? Не сделал для Юрки ничего хорошего и без зазрения совести свалил всё на него. За наш счет, Боря, порядочного из себя перед следователем разыгрывал! Вот и доигрался.
— И ты туда же! А ещё друзьями назывались, — на высокой ноте начал Борис и забился в истерике. Поднялась шторка глазка, и сразу открылась дверь. Солдат протянул Борису кружку с водой. Борис с жадностью набросился на поддерживаемую Валерием кружку. Разбрызгивая воду, шумно напился. Рыдания пошли на убыль, затем перешли в редкие всхлипывания и, наконец, в искренние слезы от жалости к себе, от страха перед будущим. Валерий содрогнулся, представив себе: что-то будет сегодня, на финише, после приговора, если…
Тяжелую обстановку в камере разрядил все тот же солдат. Широко распахнув дверь, он сделал шаг назад, уступая место лейтенанту. Снова опрос фамилий — и вот они впятером, руки за спиной, разделённые солдатами, выходят на общую лестницу, направляясь в зал судебного заседания.
На лестнице свободно. Ни одного постороннего. Только солдаты на этажах и в проходах. Не глядя на людей, до отказа заполнивших зал, проходят к скамье подсудимых и рассаживаются, согласно списку обвинительного заключения. Борис ближе всех к столу, за которым стоят три массивных дубовых кресла с изображёнными на спинках гербами. Солдатах, плотным кольцом окружавшие их, заняли свои места по углам барьера. Вторая смена расположилась на стульях у окна, а резерв во главе с лейтенантом вышел из зала.
Валерий, не поднимая головы, исподлобья оглядел притихший при их появлении зал. Первые два ряда, как и в прошлые дни, заполнены потерпевшими и свидетелями. За ними разместились «болельщики»: родственники подсудимых, знакомые и просто любители острых ощущений, которых можно встретить на любом мало-мальски нашумевшем судебном процессе. Родители подсудимых, проявлявшие во время следствия и суда бурную деятельность, обивая пороги всевозможных юридических инстанций, сегодня тоже присмирели. Всё, что могли, они уже сделали и сказали. Теперь остается ждать, с нетерпением и страданием поглядывая на плотно закрытую дверь совещательной комнаты.