Горач бродил по аулу исхудалый, облезлый, заглядывал в чужие дворы в надежде, что кто‑нибудь бросит ему кость или старый хинк, но чаще всего его безжалостно гнали прочь, да еще вслед швыряли камнем или палкой. Редко кто кормил его. Но больше всего доставалось ему от уличных ребятишек. Потехи ради они, накинув ему на шею веревку, таскали к уличным собакам драться или, привязав к забору, бросали на него кошек — им забавно было видеть, как бедняга, обессиленный от голода, отбивается от разъяренных кошек. А однажды Назир с дружками, поймав Горача, привязал ему к хвосту жестяную банку, наполненную мелкими камешками. Пес, вырвавшись наконец от своих мучителей, пустился бежать. Камни в банке грохотали, и перепуганный Горач мчался во весь дух. Волков он не боялся, а здесь так напугался, что неделю почти бездыханный лежал у сточной канавы. Здесь его и подобрал Абдулатип. «Ничего, Горач, — говорил он, гладя измученного пса по впалым бокам, — я никому не дам тебя в обиду, ты теперь будешь моей собакой». Тогда еще жива была бабушка. Абдулатип постелил на сеновале старую дедовскую бурку, устроил местечко для Горача. А тот сначала настороженно смотрел на мальчика: в измученных собачьих глазах словно застыл вопрос: ну что ж, накормил, напоил меня, а теперь, наверно, как и все, издеваться будешь? «Не бойся, Горач, я тебе ничего плохого не сделаю, — успокаивал собаку Абдулатип — и никому не дам тебя обижать». Он принес таз теплой воды и помыл собаку, осторожно вытаскивая репьи из свалявшейся облезлой шерсти. Тут заметил под лопаткой запекшуюся рану. Она гноилась. Однажды Абдулатип видел, как отец лечил раненую ногу барашка: и теперь, вспомнив это, отрезал кусок от старой бурки, намочил соленым раствором, положил на рану Горача и крепко привязал. А тот, бедняга, еще не зная, как к этому отнестись, сначала стоял неподвижно, а потом, когда соленый раствор обжег рану, беспокойно заметался. «Потерпи, Го–рач, вот увидишь, тебе лучше будет», — говорил, гладя собаку, Абдулатип. На шум поднялась на сеновал бабушка. Абдулатип сначала испугался: он знал, что бабушка не любила, когда он приваживал бродячих собак. «Мусульманину грешно касаться собак», — говорила она. Но на сей раз бабушка жалостливо смотрела на Горача. «Бедняжка, стар стал и не нужен теперь никому, — качала она головой. — Покорми, покорми ее, сынок. Да только смотри не касайся ее. Пророк считает собак дьяволом и в рай не пускает. Оттого и в комнату грешно их пускать. Ну, а кормить, конечно, корми. Жалко, совсем стара, бедняжка».
Абдулатип рад был, что бабушка не прогнала собаку, так и остался жить Горач у бабушки на сеновале. Но когда Абдулатип особенно долго пропадал с Горачем, бабушка была недовольна. «Лучше бы ягненка или теленка так обхаживал, а какая польза от собаки?» — сердилась она и не пускала к очагу, пока он не помоет руки.
Абдулатип смастерил Горачу будку из сухого кизяка, и пес подолгу тихо лежал там, словно приходил в себя после злоключений своей бродячей жизни. Частенько вместе с Абдулатипом поднимался на сеновал и Шамсулвара, принося собаке кусочки мяса или чурек. Постепенно Горач поправлялся. Округлились бока, в потухших было глазах появился прежний блеск, прошла хрипота, в голосе появилась былая звонкость и сила. Теперь по ночам, если поблизости слышались чужие шаги или кошки взбирались на крышу сеновала, он вылезал из будки и громко лаял.
Когда бабушки не было дома, Абдулатип потихоньку доставал ее гребешок и расчесывал Горачу свалявшуюся шерсть. Постепенно она стала гладкой и блестящей.
Абдулатип повсюду таскал Горача с собой. Если Абдулатип купался, пес тихо лежал где‑нибудь в сторонке, в кустах, ждал хозяина. Но стоило кому‑нибудь подойти к одежде Горача, как он немедленно вскакивал, лаял на чужака.
Теперь многие мальчишки завидовали Абдулатипу. Еще бы! Не часто встречаются такие собаки, как Горач. И до чего же он умный. Спрячет, бывало, кто‑нибудь из мальчишек папаху, Абдулатип прикажет: «А ну, Горач, ищи!» — и тот быстро–быстро обнюхивает воздух и подойдет именно к тому месту, где спрятана папаха. «И как ты его так научил?» — удивлялись ребята. «Не учил я, он такой и был», — отвечал довольный Абдулатип. А если кто‑нибудь из ребят пытался теперь обидеть Горача, потихоньку швырнув в него палкой или камнем, пес моментально отыскивал в общей ватаге ребят своего обидчика, с лаем бросаясь на него.