— Нелепая случайность, столкнулся с лыжником. Я только что сообщил мадам Комбаз.
— Куда его отправили?
— В больницу Сен–Рок в Ницце. Алло?
— Да, да, я понял. Но что с ним?
— Кажется, у него поврежден череп. Больше я ничего не знаю. Буду ждать вас там.
Лангонь положил трубку. Я с трудом поднялся с ковра, словно боксер, физически ощущающий падение секунд. Галуа ранен. Ладно. Это его ремесло, и повреждения черепа не всегда смертельны. Меня терзала мысль, что я теряю Эвелину. Мы были так счастливы, жили в таком согласии, что, быть может, еще несколько дней… Я не знал, что сказал бы ей, но надеялся, что было бы достаточно раскрыть объятия и прижать ее к себе… Скорее всего, это бред, но верно одно: я не хотел ее покидать, не хотел, чтобы разрушилось наше убежище, где мы были так счастливы и беззаботны.
В Изола мы могли бы поехать вместе, я об этом мечтал. Но везти ее в Ниццу при таких обстоятельствах… Нет, исключено, несчастный случай с Галуа вернул нас к прежним проблемам. Скобки закрылись. Что ж. Я проиграл…
Не хотелось бы ворошить воспоминания, они еще так свежи и рвут сердце на куски. Я помню, как шел по саду, прижимая руку к груди, пытаясь сдержать волнение. Эвелина, увидев меня, встревожилась.
— Плохие новости?
— Да, Галуа, может быть, уже умер.
Я спустился в каюту и лег на койку. Эвелина присела на корточки около изголовья.
— Жорж, только не говори, что это самоубийство.
— Вовсе нет, несчастный случай. Он, кажется, столкнулся с другим лыжником.
— Но почему же он, по крайней мере…
Эвелина медленно приподнялась и спросила, покачивая головой:
— Это, наверное, были первые испытания новых лыж?
— Конечно да.
— Может, есть какая–то связь?
— Вряд ли… Его отвезли в Ниццу, я должен туда ехать.
Внезапно я почувствовал себя таким старым… Я понимал, каким стариком выгляжу в глазах Эвелины: седой, весь в морщинах, коричневые пигментные пятна на руках, первые ласточки…
— Мама знает?
— Да. Может, дождешься меня здесь?
— Не будем попусту мечтать, Жорж.
Опять передо мной стояла молодая девушка, реально представляющая истинное положение вещей.
— Вернусь домой, не хочу быть для тебя обузой.
— Эвелина, прошу тебя, не надо так говорить.
— Извини, Жорж, но сейчас я для тебя мертвый груз.
— Или вернемся ко мне домой, Мадлена позаботится о тебе.
— Нет, я поеду к маме.
— Как будто бы ничего не произошло? — зло спросил я.
— Точно.
— И ты снова будешь встречаться с этим парнем?
— Каким парнем? Андре?
Я так резко сел, что сам поразился, и схватил ее за руки.
— Эвелина… обещай мне… не встречаться с ним.
Выдал ли меня голос? Она изучающе посмотрела на меня, как смотрят на больного. Ее лицо рядом с моим, взгляд на мои губы выразил такое изумление, что я понял: она уже задавала себе этот вопрос, но, несмотря ни на что, не хотела верить. Старый Жорж… нет, это невозможно. Потрясенный, я попытался изобразить равнодушие, выпустил ее руки, повернулся спиной и стал искать электробритву.
— Извини меня, я, кажется, вмешиваюсь в твою жизнь, но ты должна знать…
— У меня нет ни малейшего желания встречаться с ним, и все же… — прервала меня Эвелина.
Жужжание бритвы заглушает окончание фразы. Я немного помолчал, скобля щеки, показывая, что не имею другой заботы, кроме как привести себя в порядок. Потом повернулся к ней с озабоченным видом.
— Этот несчастный случай совсем ни к чему, девочка моя. Ты будешь встречаться с приятелями, с друзьями. Я хотел сказать, не заговаривай первой о Галуа. Ни слова о «торпедо», ты была права только что. Может быть, связь есть. Куда я сунул мой чемоданчик? Я приеду в Ниццу к полудню. А, я чуть не оставил тебя без единого су.
Я порылся в бумажнике.
— Ты меня смущаешь, Жорж, — запротестовала Эвелина, — не сейчас.
— Почему не сейчас? Давай лапу, держи.
Я насильно сунул ей в руку несколько крупных купюр. Мой нарочито грубый тон сразу стер двусмысленность наших отношений. С отеческой улыбкой я расцеловал ее в обе щеки.
— Спасибо, малышка, что ты съездила сюда со мной.
— Но, Жорж, ты был так добр ко мне.
— Позвоню тебе оттуда. Пока.
Я уже занес ногу на первую ступеньку трапа, когда Эвелина окликнула меня:
— Подожди, Жорж. Помнишь письмо миссионера?
— Там было написано: через девять дней.
— А сегодня как раз девять. Я получила его за шесть дней до того, как ты его сжег.
— Ну и что?
— Ничего, просто констатирую, начинается череда несчастий. Будут несчастья и после Галуа, я знаю. Глупо, но я должна была сделать двадцать четыре копии.