Через десять минут на берег вылезал первый насытившийся баклан. Встав на кочку, он повертывался спиной к солнцу и расправлял крылья для просушки. К нему присоединялся другой, потом третий, и вскоре весь берег уже покрывался ими. Когда последние бакланы кончали кормежку, первые успевали проголодаться и вновь шли в воду. К полудню вся кормившаяся стая выходила на обрывистый берег и сушила на солнце свои перья, переговариваясь между собой скрипучим, далеко слышным гаканьем. В воде оставалось только несколько птиц.
Отлет бакланов на ночевки бывает столь же дружен. Стая почти одновременно поднимается в воздух и сразу же берет курс на место ночевки.
Во время сильных морозов, случающихся в заповеди нике, бакланам приходится столь же плохо, как и другим водоплавающим птицам. В такие дни бакланы скопляются по незамерзающим полыньям, а отдыхать вынуждены прямо на льду, отчего лапы у них сильно мерзнут. Голодные бакланы почти совершенно теряют осторожность. Под окнами нашего дома на Центральном кордоне, где озеро не замерзало даже в самые сильные морозы, всегда во время холодов держались кучи этих птиц. На них не действовало ничто — ни крики, ни стрельба. Стоило человеку, пугавшему их, исчезнуть, как они снова появлялись перед самыми окнами, пугливо оглядываясь и поспешно ныряя. При внезапной тревоге часть бакланов обычно находится под водой. Очевидно, шум и плеск потревоженных на поверхности воды птиц как-то воспринимается и находящимися под водой собратьями, ибо в таких случаях бакланы выскакивают из воды прямо в воздух, ни секунды не задерживаясь на поверхности. Они приобретают под водой нужную скорость для взлета, отталкиваясь крыльями и ногами.
Мне не давал покоя вопрос, где они ночуют. В первую зиму это выяснись не удалось, поскольку я еще плохо знал местность, да и снаряжение у меня было недостаточное. Уточнил только, что в ту зиму в пределах заповедника они не ночевали. Но во вторую зиму я разыскал наконец эти ночевки. Сначала я подробно расспрашивал местных жителей, ответы которых не отличались точностью и были весьма разнообразны. Одни говорили, что бакланы ночуют на отмелях и островах Вахша, другие утверждали, что на разливах, сидя на затопленных деревьях и кустах, в самых глухих участках. И, наконец, третьи рассказывали о ночевках бакланов в тростниковых трущобах. Мне самому пришлось добираться до цели.
В один из вечеров я доплыл до места, куда со всех сторон слетались сотни бакланов. Уже темнело, и я не мог все как следует разглядеть. На следующий день утром я точно засек место, откуда поднимались стаи, и задолго до захода засел прямо там, замаскировав свой челнок. Несмотря на то, что я устроился в засаду примерно за час до захода, на месте ночевки уже сидели небольшие группы бакланов. В центре большого тростникового массива на стыке двух озер тростник рос не так плотно, среди него просвечивали небольшие зеркала чистой воды. Сюда-то, как только солнце начало садиться, и стали слетаться стая за стаей прожорливые рыболовы. Стаи спускались с небольшими интервалами, благодаря которым я успевал подсчитывать и записывать число прибывающих птиц. Гогот и гам вокруг меня нарастали с каждой минутой.
Бакланы садились прямо в тростниковую гущу на стебли. Только очень густая заросль переплетенных между собою тростников могла выдержать такую нагрузку. В сумерках, когда лет прекратился, тростник почернел от покрывавших его птиц. По моим приблизительным подсчетам, сюда слетелось без малого шесть тысяч бакланов. А ведь это было явно не все, ибо часть пролетела на ночевку немного дальше. Гвалт вокруг стоял невообразимый. Несколько раз группы птиц, этак по тысяче с небольшим, вдруг срывались с места и, сделав в воздухе несколько суматошных кругов, садились обратно в тростники.
Когда уже почти в полной темноте бакланы стали постепенно успокаиваться, сверху, словно горох из мешка, на тростники вдруг посыпались массы других птиц, поменьше. Они садились в тростники среди бакланов совершенно молча. Бакланий гвалт вновь усилился, возня в тростниках возобновилась с новой силой. Вдруг я услышал голоса неожиданных пришельцев. К великому моему удивлению, этими таинственными птицами оказались грачи! Итак, грачи с бакланами в низовьях Вахша, оказывается, ночуют в одних и тех же тростниках посреди обширных озер, бок о бок, если не сказать друг на друге. Так попутно мне удалось разрешить для себя и другой вопрос — где ночуют те многие тысячи грачей, которые кормятся днем на обширных пустынных плато, покрытых свежей, вызванной к жизни зимними дождями, травой.
Приходилось сидеть в лодке не шевелясь. Вокруг в полной темноте возилась, кряхтела и трещала сухими стеблями сонная птичья масса. Меня разбирало волнение и любопытство: а что если стрельнуть? Как на это прореагируют бакланы? Я поднял ружье и, предварительно встав в лодке, бахнул в воздух из одного ствола. Отраженный водой, громко грохнул выстрел. В тот же момент я едва не был сбит лавиной бакланов, рванувшейся на меня из зарослей. Как я потом догадался, они не могли сразу в густых тростниках подниматься в воздух, а брали предварительный разгон, кидаясь с тростников вниз. Птицы, сидевшие в самой гуще, далеко от края зарослей, попрыгали в воду и нырнули. Выскакивали из воды они у самой моей лодки и тут же поднимались в воздух. Огромная масса птиц с оглушительным хлопаньем и криками, сделав круг, к моему удивлению, вновь стала садиться на то же самое место, где через некоторое время восстановилась тишина. Это становилось забавным. Я выстрелил во второй раз — тот же результат. Птицы в панике взлетали, а потом садились туда же. И только после третьего выстрела та куча птиц, возле которой я открыл стрельбу, наконец переместилась несколько поодаль. Своей стрельбой я ничуть не нарушил бакланьих привычек, и на следующий же день они вновь прилетели сюда на ночевку как ни в чем не бывало.
Со временем на вахшских озерах будут безусловно организованы рыбные хозяйства, ибо озера эти для подобных целей крайне благоприятны. И тогда интересы бакланов и человека неминуемо столкнутся. Встанет вопрос об истреблении этих птиц, пожирающих за осенне-зимние месяцы сотни тонн рыбьей молоди. Вот тут-то и можно использовать для этих целей дурную бакланью привычку собираться ца ночевки всем в одном месте. Лов сетями в таких местах дал бы необычайно сильный эффект. Не пропали бы и бакланьи тушки. Мясо малого баклана вполне съедобно, в чем мы не раз убеждались во время перебоев с продовольствием. Оно может идти на корм различным пушным животным, в частности норкам, разводимым сейчас в вахшской пойме нутриевым промхозом.
Последний вопрос из бакланьей жизни, который я пытался выяснить, — это откуда они прилетают зимой в Тигровую балку. Мне удалось установить любопытный факт. Среди массы зимующих на вахшских озерах малых бакланов почти нет взрослых птиц — все это молодняк, выведшийся минувшим летом. Где зимуют старые птицы и почему они зимуют отдельно — еще неясно. Молодняк же прилетает на вахшские зимовки, по-видимому, с низовьев Сыр-Дарьи, ибо именно там находятся наиболее крупные в Средней Азии гнездовые колонии этих птиц. Большие бакланы прибывают сюда с Аральского моря, это было точно выяснено кольцеванием. Молодые Птицы, выведшиеся там на острове Комсомольском, следующей же зимой были добыты в Тигровой балке.
Ближе к весне массовые ночевки бакланов начинают разбиваться на более мелкие. Ряд стай остается ночевать на тех же самых озерах, на которых они кормились. В жаркие мартовские дни число бакланов на озерах быстро сокращается, и в апреле здесь попадаются только небольшие группы задержавшихся птиц. В первую свою весну в Тигровой балке я все ждал, что они загнездятся, но этого не случилось. К маю последние птицы покинули заповедник.