В жаркие летние месяцы, в разгар дневного зноя, фазаны спасаются в тени глухих зарослей, где дремлют до спада жары. Затем они идут к берегу озера или реки на водопой и уже после этого отправляются на вечерние кормежки. В конце лета они пасутся на сенокосах, где часто собираются в большие стаи — по полсотни и более. В октябре, когда в зарослях джигды поспевают ягоды, фазаны переселяются туда на всю зиму, питаясь ими. На этом корме птицы быстро жиреют. Держатся стаи в строго определенных местах, вместе ночуют, вместе кормятся и вместе ходят на водопой. Так как джигдовые леса тянутся вдоль русла Вахша, то на берегу последнего и расположены в это время основные фазаньи водопои. Мне однажды удалось наблюдать выход фазанов на открытый берег Вахша после кормежки. В короткий срок весь берег реки покрылся группами птиц. В некоторых местах они выстроились вдоль берега длинными шеренгами и, утолив жажду, еще некоторое время отдыхали и чистились. Однако стоило показаться на другом берегу пастуху, как все птицы быстро побежали обратно в заросли.
Очень живописна стая фазанов во время кормежки на джигде. Красавцы петухи часто кормятся прямо на деревьях, расхаживая по ветвям и склевывая ягоды. Рядом с ними сотни скворцов и дроздов. Издали играющие яркими красками петухи со своими длинными хвостами, сидящие на ветвях среди густой зелени, чем-то напоминают тропических райских птиц.
Заслуживает упоминания еще одна любопытная черточка из фазаньей жизни. О ней я читал в книгах раньше, но никогда не думал, что это выглядит так эффектно. Дело в том, что Тигровую балку часто «трясет». Небольшие землетрясения случаются здесь время от времени, и к ним все обитатели тугаев относятся спокойно, за исключением фазанов. Последние реагируют на такие явления дружным тревожным криком. Особенно мне памятна одна душная сентябрьская ночь, когда тряхнуло особенно сильно. Несколько толчков следовало один за другим. Проснувшись от первого же толчка, я выскочил из накомарника и стоял босиком на полу, который при следующих толчках довольно отчетливо колебался. Было полнолуние. Яркий лунный свет заливал озеро, и глухие заросли на том берегу темнели смутной массой. Тихо плескалась вода, и жаркий воздух с каждым толчком наполнялся криками сотен петухов. Они кричали все разом. Их крики, сливаясь, давали какой-то непрерывный клокочущий, цокающий шум. Казалось, что тугаи битком набиты этими птицами. Крики с особой силой продолжались в течение нескольких секунд после толчка и потом стихали.
Позже я заметил, что фазаны отзываются дружным криком на землетрясения не только естественные, но и искусственные. Когда в 15 километрах от заповедника рвали камень для строительства, то фазаны точно так же реагировали на колебания почвы после сильных взрывов. Эти колебания мы часто не улавливали, но они непременно отмечались фазаньим криком. Право же, из этих птиц получились бы неплохие сейсмографы.
Фазан — ценная промысловая птица. Хорошо известно, что фазанье мясо вкусно. Поэтому давно пора подумать о создании в Таджикистане питомников-ферм по разведению фазанов. Подходящих для этой цели мест в республике много. А при создании таких питомников достигаются три немаловажные цели: во-первых, фазан будет спасен от опасности поголовного истребления; вовторых, созданные по современному образцу фазаньи фермы быстро станут давать товарную продукцию; в-третьих, выведенных искусственно фазанов можно будет выпускать в различные пункты Таджикистана и восстановить их поголовье в тех районах, где они ныне истреблены. На этой базе появится возможность создать специальные охотничьи хозяйства, где многочисленные любители охоты смогут давать выход своим страстям без особого ущерба для природных богатств страны.
ОРЛЫ-ЗМЕЕЯДЫ
14 марта 1957 года над заповедником висели серые тяжелые тучи и моросил холодный дождь. Температура воздуха была 14°. Холода, наступившие после жарких дней первой половины месяца, несколько задержали начавшийся было пролет птиц.
В тот день я с утра работал в джигдовых зарослях на берегу Вахша, наблюдая за пролетными утками-свиязями. К 12 дня я промок до нитки, замерз на холодном ветру и пошел обратно на базу. Когда я брел по раскисшей дороге через сенокос, в туранговой рощице, стоящей поблизости, я заметил сидящую на макушке крупную птицу. Листва на деревьях еще не распустилась, и птица была видна довольно хорошо. Она подпустила меня метров на сто, затем, лениво взмахнув крыльями, нехотя полетела прочь. Мне удалось рассмотреть ее в бинокль. Это был орел-змееяд. Он питается змеями, в том числе и ядовитыми, а также ящерицами, при случае и рыбой. За уничтожение ядовитых змей его очень уважают жители Тигровой балки и никогда не причиняют ему неприятностей. Поймав змею, будь она ядовита или нет, змееяд на всякий случай отрывает ей голову и потом несет ее птенцу или поедает сам. При полете к гнезду орел обычно заглатывает змею так, что из клюва торчит половина ее.
Немного погодя я заметил второго орла-змееяда, а затем и третьего. Все они неподвижно сидели на деревьях, лениво озираясь вокруг своими круглыми, похожими на совиные, глазами. Было ясно, что погода им не нравилась. «Нашли время, когда прилететь, — подумал я, — где вы сейчас хоть одну змею найдете?». На следующий год они снова прилетели в этот же день, который опять не отличался теплой погодой. Но когда похолодание кончилось и небо очистилось от туч, змееяды моментально ожили. С конца марта и всю первую половину апреля над заповедником раздавались протяжные крики этих орлов, чем-то напоминающие свист горных индеек — уларов. Змееяды медленно кружили в воздухе на огромной высоте, даже в восьмикратный бинокль их было еле-еле видно.
В середине апреля крики смолкли — птицы приступили к гнездованию. Я без устали лазил по тугаям в поисках их гнезд. Найти гнездо было нелегким делом: во-первых, во всем заповеднике змееядов гнездилось только четыре пары; во-вторых, биология этого орла в Средней Азии почти не изучена и особенности его гнездования неизвестны, и, в-третьих, у гнезда он ведет себя очень осторожно, молчаливо. День за днем проходили в бесплодных поисках. И вот наконец совершенно случайно на макушке низкорослой туранги нашли первое гнездо. Оно было сложено из больших толстых ветвей, среди которых поселилось несколько пар домовых воробьев, образовав небольшую колонию. Ведя регулярные наблюдения за гнездом, я находил его в зарослях без труда благодаря воробьиному гомону, все время стоявшему в колонии. И вот как-то в другом месте, пробираясь сквозь густой туранговый лес, я вдруг вновь услышал воробьиный гомон, с затаенной надеждой пошел на него и скоро нашел гнездо другой пары змееядов, устроенное точно так же в трех километрах от первого. Таким же образом было найдено и третье гнездо. Конечно, случались и осечки — в лесу попадались колонии воробьев, устроенные на деревьях просто среди веток, безо всякого орлиного гнезда.
Все эти гнезда (четвертого так и не нашли) были обнаружены довольно поздно, в них уже находились сравнительно большие птенцы. Зато на следующий год удалось проследить весь процесс гнездования — от откладки яйца до вылета птенца из гнезда. Особенно часто я наведывался к первому гнезду и очень близко познакомился с его обитателями.
Змееяды прилетели тогда в середине марта, но пара стала появляться в районе своего прошлогоднего гнезда лишь в конце этого месяца. Орлы несколько подновили и укрепили гнездо. Оно превратилось в платформу с диаметром в 60 сантиметров. Для такой большой птицы, как орел-змееяд, это не очень солидное гнездо. Однако мне приходилось встречать только что построенные гнезда змееядов, которые были гораздо меньше, а вся постройка казалась такой хрупкой, что трудно было понять, как она выдерживает вес птицы. По сравнению с ними полутораметровые гнезда бурых грифов кажутся гигантскими.
В начале апреля самка змееяда снесла большое белое яйцо, выстлав перед этим гнездо свежими листьями туранги. Затем потянулись дни насиживания. Гнездо почти не было затенено, и приходилось только удивляться, как выдерживала самка дневной зной. Я несколько раз просиживал в засаде у гнезда по 8 —10 часов, чтобы выяснить подробности птичьей жизни, причем за это время я почти умирал от жары — в тени было 36°. Самец улетал на охоту на рассвете, еще до восхода солнца. Возвращался иногда лишь после полудня. В самый разгар зноя самка, сидевшая все время почти неподвижно, вдруг вставала и начинала беспокойно вертеть головой. Раздавался протяжный крик, и на гнездо опускался наконец супруг с змеей в клюве. Самка тут же принималась за еду, а самец, распластав крылья некоторое время стоял на краю гнезда затеняя ими от солнца свою супругу, и время от времени кричал. Затем он снова надолго исчезал. В середине мая одиночество самки было нарушено. Под самым гнездом, в его стенках, с озабоченным чириканьем засуетилась стайка домовых воробьев. Хлопоча над постройкой гнезд, они совсем не обращали внимания на орлов. Воробьиный гам стоял теперь все светлое время суток.