Венька замолчала.
- А вторая? - тихо спросила я, хотя не имела права спрашивать.
- Она погибла. Ее долго не могли достать - пришлось даже вырезать двери автогеном.
- Прости, я не знала...
- Они тоже не знали - Фарик с Мариком. Они не знали, кто остался жив. Они так и не узнали. И не знают до сих пор.
- Но ты... Ты-то знаешь - кто? Она долго молчала, а потом сказала веселым тонким голосом, от которого у меня пошли мурашки по телу:
- Я забыла. Я забыла, потому что так лучше было для нас для всех. Каждый думал, что именно его девочка, его маленькая, его хорошая осталась жива. Никто не хотел видеть это живое лицо перед собой и уговаривать себя - это не моя, моя умерла, погибла и ее вырезали автогеном...
- А потом?
- Потом я выбрала один из паспортов - и стала Венькой. А может быть, и была Венькой.. А мальчики избили друг друга в кровь - еще бы - один потерял любимую, а второй - исключительное право на любимую. Они так мучили меня, что я выбрала щадящий вариант - я полюбила их обоих: за себя и за нее...
- Бред какой-то...
- Пожалей меня, пожалуйста, - вдруг жалобно попросила Венька. - Я так устала...
Я открыла дверь, и Венька рухнула на меня - все это время она сидела, прислонившись спиной к двери - так же, как и я.
Она уткнулась мне в колени и жалобно, навзрыд заплакала. Я не знала, что делать. Я никогда не умела жалеть маленьких детей - а сейчас Венька была ребенком. Я просто гладила ее по голове и даже не пыталась успокоить.
- Ты ведь не оставишь меня?
Я не могла сказать "нет", хотя сквозь бесконечную жалость к этой надменной и сломанной девочке я ясно видела, что наши отношения - это иллюзия. И во мне она видит лишь строительный материал для своей второй, утерянной половины; глину для лепки новой сестры - вместо той, погибшей. Моя безликость, готовность принимать любую форму - вот что ей было нужно, вот что она почувствовала во мне. Эта внезапная догадка пронеслась в моей голове, сметая все остальные мысли - и я разжала руки. Венька почувствовала это, подобралась, как подбирают тело дикие животные, готовясь к прыжку.
- Что-то не так? - спросила она.
- Я не гожусь... Не гожусь на эту роль. У меня своя жизнь...
- Нет. Нет никакой роли, - отчаянно соврала она, даже не понимая, что врет, - просто не уходи от меня.
- Твои мальчики никогда на это не согласятся. - Я вдруг поняла, что сдаю позиции. Самым верным было бы сейчас успокоить ее, если вообще возможно ее успокоить, привести в норму, а потом...
А потом - уйти в сторону. Запереть квартиру на ключ и уехать к папе-филателисту восстанавливать разрушенные отношения - отец ненавидел Москву, а из-за Москвы возненавидел и меня.
Но, держа в руках эту красивую голову, я осознала, что не все в порядке с этой головой, и дурацкие мальчишки в своих эгоистических страстях только усугубили ситуацию.
"Ты попалась, Мышь.
Коготок увяз - всей птичке пропасть".
И я решила спустить все на тормозах, принять решение - но не сейчас, не сейчас.
- Твои мальчики никогда на это не согласятся, - снова повторила я, - еще убьют меня, чего доброго!
- Нет, никогда! - Она неистово сжала мои запястья. - Никогда... Дай им время, они привыкнут. Ты полюбишь их, а они - тебя... Ты выберешь любого из двух, я даже знаю - кого... И нас опять будет четверо.
С трудом оторвавшись от Веньки, я отправилась в кухню и накапала ей успокоительного.
- Выпей. И пойдем поспишь. Глаза у тебя красные.
- Зеленые, - улыбнулась она, - зеленые, как у тебя...
Она заснула, держа меня за руку.
Спустя полчаса я осторожно выпростала кисть и наконец-то обрела свободу, пусть и на короткий срок, теперь я понимала это.
"Что скажете?" - спросила я Ивана и Нимотси.
"Меняй квартиру, пол и страну проживания", - посоветовал мне умерший Иван.
"Это клиника, ясно! Но с другой стороны - прилабунься к этим сумасшедшим жеребцам и хотя бы до климакса проживи в радостях группового секса", посоветовал мне уехавший Нимотси.
Я прошлась по комнате и сняла нашу фотографию, пришпиленную к обоям над письменным столом - пятый курс, я, Иван и Нимотси. Трезвые глаза. Том Вейте и Рей Чарльз - "Скатертью дорога, Джо!".
А потом вдруг взяла ручку и расцветила себя на фотографии - новой прической, новым разрезом глаз и формой губ.
.Очень даже недурственно получилось, очень даже может быть, совсем другой человек - и меня тут же пронзила острая мысль, что сумасшествие вполне заразительно. Испугавшись этого, я спрятала фотографию в стол - от греха подальше.
Не хочу, не хочу, не хочу! Не хочу идти на поводу у этой девчонки. Проснется - умою, накормлю, вещи уложу - и "Скатертью дорога, Джо!"...
Но выпроводить не получилось.
Остаток дня она была мила и даже не вспоминала об утренней истории. А потом уселась на телефон - только для того, чтобы сообщить мне, что вышла на крупное издательство, где вполне реально выпустить какой-нибудь романчик в мягкой обложке.
- Именно! Криминальное трупилово-мочилово, тем более что за него прилично платят. Ты как. Мышь? Может, попробуем себя на ниве литературы?
Я поморщилась.
- А Фарик нам фактики подбросит. Есть у него знакомые ментярики, а у ментяриков - пара-тройка "глухарей" забавных всегда найдется.
- Глухарей?
- Или "висяков". Нераскрытые убийства. Их так обыграть можно!
- Господи, и откуда в тебе такая страсть к изнанке жизни?
Венька подошла ко мне и обняла за шею.
- Это не изнанка жизни. Это жизнь. Но если ты не хочешь - мы вполне можем отказаться.
Больше всего мне не хотелось вступать с ней в дебаты, тем более что под окнами уже давно маячила машина Марика.
Несколько раз мальчики даже нетерпеливо посигналили, но подняться не решились.
- Тебе пора, - сказала я.
- Да, - подозрительно легко согласилась Венька, поцеловала меня в щеку и на минуту задержалась в прихожей - у своих вещей, так и не разобранных мной с утра.
Она порылась в них, достала вызывающего вида вечернее платье; этот Маленький кусок ткани, купленный специально для коррид в Доме кино и безотказно действующий на все мужское поголовье, вызывал во мне странные чувства - смутную зависть и вполне осознанный протест.
- Тебе нравится? - спросила Венька.
- Ты же знаешь, я терпеть его не могу. И тебя в нем терпеть не могу. Ты выглядишь как шлюха.
- Дешевая шлюха.
- Нет, не дешевая. Я этого не говорила.
- Ужасно тебя люблю! Все, пока!....Она разбудила меня посреди ночи, бесцеремонная, как всегда.
- Подарок!
И бросила на кровать маленький сверток.
- А дня нельзя было дождаться? - В который раз я пожалела, что дала ей ключи от квартиры.
- Вставай, вставай, соня!
- С ума сошла - три часа ночи!
- Три часа утра! Утра, а это две большие разницы. А в Америке вообще день Божий!
Я села в кровати - всклокоченная, злая, в наглухо застегнутой под ворот байковой ночной рубашке.
- Очень эротичное бельишко. От Кардена? - Венька смотрела на меня с нежной жалостью, соплячка.
- Ивановский суконно-камвольный комбинат.
- Ценю за патриотизм. Ладно, не сердись! Посмотри лучше, что я тебе привезла!
Я медленно открыла пакет двумя пальцами - не очень-то я доверяла Венькиным подаркам.
- Ну что, - она присела на краешек кровати, - узнаешь брата Колю?
...Это было точно такое же платье, даже расцветка та же - Венькина утренняя исповедь не была ни моим бредом, ни ее мистификацией: она действительно решила сделать меня своим блеклым отражением, своей недостающей половиной.
- Вставай и отправляйся на примерку, - в Венькином голосе прозвучали жесткие нотки.
- И не подумаю.