- И что бы я сказал? Их убивали, а я смотрел? Смотрел и не жужжал?
- Ну, тогда просто натурализовался бы в какой-нибудь Голландии под личиной грека-киприота. Там наркотики легализованы, так что вообще никаких проблем, их даже бесплатно выдают, чтобы раньше времени не загнулись такие конченые типы, как ты.
- Конченый тип, конечно... Европа маленькая, вся на ладони, просматривается, как только что отремонтированная кухня без мебели... Там не спрятаться. - Он страдал манией преследования. Ясно: целый букет психических заболеваний, бедный мой Нимотси, представляю, как бы цинично смеялся Иван. Для Веньки это был бы только повод для сюжета, не самого лучшего - маленькая предательница...
- Тогда почему Канада? Отправляйся в Колумбию куда-нибудь, поближе к джунглям и медельинскому картелю, милое дело.
- Не добраться... Я не доберусь, сдохну. Мне всего ничего осталось.
Мне надоело слушать его бред.
- Ну, если тебе всего ничего осталось - тогда пусть эти твои "они" найдут тебя, и никакой трагедии, какая разница - месяцем раньше, месяцем позже.
- Не хочу умирать, не хочу, - заскулил он.
- Что ж ты так цепляешься за жизнь, если не можешь жить? - Я наконец-то оторвалась от Нимотси и вышла из кухни, насквозь пропитанная его бредовым отчаянием.
- Я не хочу умирать, потому что там будут они, - бросил мне в спину Нимотси трезвым спокойным голосом. - Там, куда все попадают после смерти. Там будут они, все, кого убили. И мне нечего будет сказать им. Нечего. И вот этого я боюсь больше всего...
Он пришел в комнату, голый и тихий, лег рядом со мной, прижался ко мне, как ребенок, - так крепко, так отчаянно крепко, что я чуть не заплакала.
И почувствовала, что напряжение вдруг отпустило его наконец-то; и, как бабочка из куколки, вылупился тот, прежний Нимотси, который целовал меня в аэропорту и которого я никогда не забывала.
- Все хорошо, все хорошо, - шептала я ему.
- Только ты не засыпай, пока я не засну. Я устал быть один, я все время был один, а теперь больше не хочу, не хочу.
В конце концов он уснул, а я еще долго рассматривала его изможденное лицо в свете начинающегося утра.
- Пожалуйста, я прошу, пожалуйста, - бессвязно шептал он во сне, а я клала руку ему на губы, на прохладный восковой лоб - "все хорошо, все хорошо"...
...Я проснулась с тяжелой головой - и сразу вспомнила кошмар предыдущей ночи. Слава Богу, сегодня приезжает Венька - на часах было девять. Значит, скоро она появится, если не вздумает прилететь самолетом, ей всегда нравились самолеты.
Ей всегда нравились самолеты, я всегда была без ума от порядка, но сейчас в комнате все было перерыто: вещи, книги, рукописи были смешаны в диких пропорциях, как коктейли сумасшедшего бармена, всю жизнь проработавшего на киношную гонконговскую мафию.
...А все, что осталось от моего друга Нимотси, умиротворенно сидело на кухне и лакало кофе из жестяной коробки чая. Весь чай - Господи ты Боже мой, "Выбор императора", бешеные деньги за сто грамм! - был высыпан на пол. А на плите, в кастрюле, булькали ингредиенты для кайфа.
- Приветик! - бодро сказал Нимотси. - Кофе хочешь?
Я молчала.
- А кайфу? - Он явно издевался, каждую секунду не прощая мне своей ночной сумасшедшей слабости. - Скоро поспеет.
- Что за разгром ты учинил?
- Паршивая у тебя квартира. Такую и бросать не жалко.
- Я не собираюсь ее бросать.
- Ты, видно, ничего не поняла из вчерашнего. Кошмар продолжался. Я села против Нимотси и отпила остывший невкусный кофе из его жестянки.
- Что ты искал?
- Бабки.
- Нашел?
- Сама знаешь, что не нашел. Так, мелочевка, на две дозы от силы. Здорово ты их прячешь, где только?
- Я прячу их в банке.
- Банку я что-то не приметил.
- В сберегательном банке.
- Идиотка! Кто же их там держит в этой гребаной стране?
- Я.
- И много?
- На гроб из красного дерева хватит. Тебя тоже упакую в последний путь, не сомневайся. Благо недолго ждать осталось. - Нимотси стал раздражать меня.
Он с ненавистью посмотрел на меня.
- Придется тебе все снять. Мы уезжаем. Я грохнула жестянку с кофе об пол, никакого эффекта, жалкое подобие ночной, почти трагической, сцены с битьем посуды.
- Ты уезжай, если хочешь, - хоть в Канаду, хоть на острова Зеленого Мыса... Дам тебе отступного - и попутного ветра в горбатую спину.
- Это мило И плевать, что столько лет из одного корыта дерьмо хлебали и в одной кроватке спали, тщедушными тельцами прижавшись. Нехорошо выходит, а? Ты, моралистка!
Бедный мой Нимотси, спасавший меня от тоски по Ивану, лежавший с ботинками на диване в квартире на Автозаводской, отчаянно поцеловавший меня в аэропорту - мне стало нестерпимо стыдно за непроходящее глухое раздражение к нему.
- Я никуда не поеду, - мягко сказала я, - у меня здесь все: жизнь, куча работы, счета за телефон... У меня обязательства перед людьми, которых я люблю. И которые любят меня...
- Что ты говоришь? Которые любят тебя... Сейчас с двух раз угадаю, кто это любит тебя! Какая-нибудь дешевая провинциальная срань с юрким пенисом, альфонсишко, который сосет из тебя бабки на галстуки и любовниц... И играет на тебе, как Ростропович на виолончели.
- Заткнись!
- Что, правда, правдочка и маленькая правда глаза колют?
- Пошел вон из моей квартиры!
- Не на порно ли денюжки ты ее прикупила? Я больше не могла оставаться с ним в одном пространстве - еще пять минут, и мы разругаемся в хлам, я этого не хотела, я действительно была моралисткой, куцей моралисткой.
Я ушла в комнату, начала бесцельно собирать вещи, разбросанные Нимотси.
- Ну что?! - заорал он из кухни. - Ширяться будем?
- Пошел ты! - заорала я в ответ.
- Как знаешь. А то бы на пару отъехали. В прихожей зазвонил телефон.
- Не бери трубку! - страшно закричал Нимотси.
- Не сходи с ума, - холодно ответила я; это Венька, конечно же, ну, слава Богу, теперь-то мы быстро разрешим все проблемы...
На том конце трубки молчали.
- Перезвони, - я дунула, послушала - молчание, - перезвони, тебя не слышно.
Нимотси стоял на пороге кухни, белый как мел.
- Кто это? Кто это звонил?
- Конь в пальто! Сорвалось - вот и все. Я быстро набрала Венькин номер короткие гудки. Нимотси заметался по квартире, многосерийная эпопея продолжилась.
- Это они... Они меня вычислили... Нужно сваливать отсюда... Вот блин, даже одеться не во что! Что у тебя за хахель - из труппы лилипутов, что ли?.. Ну, ты и сука, лишила меня кожного покрова!
- Что ты несешь?!
- Какого ляда нужно было шмотки мои стирать, кто тебя просил? В чем теперь ноги делать?! И рюкзак порвался, вот черт! - Он схватил свою записную книжку, потрепанные карты, огрызок карандаша.
- Да... - я меланхолично наблюдала за ним, - не всех дурных война забрала. Успокойся ты... Я тебе "Паркер" подарю.
- Плевал я на твой "Паркер". Ты даже не знаешь, что у меня тут... Что у меня тут снято!..
Он все еще носился по квартире со своим богатством, когда зазвонил телефон.
На этот раз это действительно была Венька.
- Эй! Ты жива еще, моя старушка?
- Привет! Тут сорвалось...
- Ничего не сорвалось. - В Венькином голосе сквозило скрытое торжество: так было всегда, когда она складывала заказы к моим ногам, - так такса виляет хвостом, ожидая от хозяина похвалы за пойманную лисицу. - Ничего не сорвалось! Наоборот. Этот респектабельный лох из Горного был в восторге от наших идей... Рожа, правда, вегетарианская, волосики зализанные, как у трактирного полового, но... В общем и целом... Что такое "триллер", не знает, но, когда я объяснила, - возрадовался и попросил что-то зубодробительное на банковскую тему. У него приятель - банкир, он-то, самоубийца, и выкладывает деньги. Я подписала все бумажки, аванс получим в конце недели. Ты рада?
- Рада, - соврала я. Больше всего меня сейчас беспокоила проблема свалившегося на голову Нимотси. Решить ее одна я была не в силах, безвольное, бесхребетное существо. - Ты приедешь?
- Куда я денусь? Надо же это отметить. Форма одежды номер пять и выпивка за счет заведения. Буду через два часа. Кстати, расскажу тебе одну забавную вещь - ты умрешь! Я ведь хотела лететь самолетом, никогда еще не летела из Питера в Москву самолетом... Так вот, меня завернули. Сказали, что паспорт не мой, вообще другое лицо, и выгляжу намного старше, - она помолчала, - лет на двадцать шесть. Вот видишь...