- Вот так, примерно, - одобрила меня Венька, - тренироваться надо почаще. И тренировок не пропускать.
- Учту.
- А ты какие сценарии пишешь?
- Да муру всякую.
- И хорошо платят?
- Нормально. На хлеб с маслом хватает. И на французское белье. - Я сроду не носила французского белья.
- Я бы, наверное, тоже могла писать.
- Счастливое заблуждение.
- Слушай, а кинцо-то по твоим сценариям уже сняли?
Действительно - сняли или нет? Нимотси, ау!.. Хоть бы весточку подал я-то исправно обряжала щиколотки своих героинь в серебряные цепочки...
- Сняли, - высказала смелое предположение я.
- А как называются? Может, я видела? Один из моих сценариев имел рабочее название "Вспоротые ножом", а другой - "Время оргазма". Остальные именовались не менее тухло.
- Да вряд ли... Я для иностранцев работаю. Да ну его в задницу, это искусство. - Я достала из холодильника еще одну бутылку вина.
- Много пьешь, - соплячка вздумала сделать мне замечание. - Ну его в задницу, это искусство, точно... А то я уже подумала, что ты начнешь спрашивать у меня про любимого режиссера.
- Что, произвожу впечатление рахитичной старой девы от интеллектуального кинематографа?
- Ага. Христовой невесты, - Венька засмеялась, - но ты мне нравишься. Давай - за тебя.
Мы выпили за меня. А потом - за нее. Ничего себе девичник получается... Я снова закурила трубку, внимательно следуя провокационному Венькиному совету затягиваться.
Язык у меня развязался, я рассказала Веньке об Иване, и в моем изложении это получилось похожим на страсть и отчасти оправдывало мою пустую, свободную от постоя и мужского бритвенного прибора квартиру.
- Ненавижу смерть. И злюсь на тех, кого уже нет. Просто злюсь, и все, ничего больше.
- Я тоже злюсь, - помолчав дольше, чем было нужно, наконец сказала Венька. - Просто злюсь, и все, ничего больше.
- Он глупо погиб.
- А бывает, что умно?
- Бывает, наверное. Наплодить детей и внуков и умереть во сне. Или сочинить пару-тройку вещей в стиле позднего Кортасара, а потом взять и повеситься на мужниных подтяжках. Сразу признают гением, потому что мертвый гений не опасен ни для чьего честолюбия. И хоть ты увидишь это из райских кущей, с высоты птичьего полета, но игра стоит свеч.
- Это мужской взгляд на вещи.
- Это нормальный взгляд на вещи.
- Слушай, заведи себе любовника из слесарсй-карусельщиков, и все эти мысли пойдут на фиг, взявшись за руки.
Мы сидели с Венькой на кухне уже полдня, мы выпили дикое количество вина, и пассаж о слесаре я восприняла как совет близкого человека.
- А почему слесаря-карусельщика?
- Ну, токаря-расточника.
Вот тогда-то мне и стало по-настоящему плохо: в горле стоял табак, обильно смоченный вином. "Неплохо начатый дебют человеческого общения может закончиться весьма плачевно", - сказала я сама себе.
"Точно-точно, пьянству бой", - шепнул мне на ухо мертвый Иван.
"Говорил же тебе, кури траву - обойдешься без ненужных эксцессов", шепнул мне на ухо уехавший Нимотси.
- Я сейчас, - выдавала я из себя и бросилась в ванную.
Все остальное я помнила смутно: кажется, Венька поливала меня водой и накачивала марганцовкой, полное отсутствие брезгливости, удивительное для девочки с такими надменными капризными губами.
Венька уложила меня - совсем слабую, но пытавшуюся соображать.
- На видаке последний фильм Антониони, кассета стоит, - выдавилая из себя. - Можешь посмотреть.
- Рискну.
...Когда я пришла в себя, Веньки в комнате не было, а с кухни доносились приглушенные голоса.
Ничего себе.
Проклиная все на свете, я по стенке добралась до кухни.
Их было трое - Венька и два молодых человека.
Один - явно узбек, но узбек породистый. Я знала этих узбекских отпрысков из хороших киношных семей еще по ВГИКу - узкие тела, гордые головы, небольшие руки превосходной лепки, аристократический разрез глаз. Уж эти-то точно никогда не десантировались на хлопок и не махали кетменями на строительстве арыка.
Второй произвел на меня гораздо меньшее впечатление - обыкновенное лицо, никакой экзотики. Только лоб хороший - давно я не видела таких высоких крутых лбов.
- Ну как Антониони? - светски спросила я, сгорая от стыда за марганцовку в ванной.
- Туфта полная, - честно призналась Венька, - меня только на двадцать минут хватило. И почему только творческие работники не выходят на пенсию?.. Знакомьтесь - это Мышь. А это - Фархад и Марк. Фарик и Марик.
На Фарика и Марика я произвела впечатление не большее, чем замызганный окурок, брошенный на асфальт. Они смотрели только на Веньку.
- Мышь сценарии пишет. Никакой реакции.
- Фарик журналист, а у Марка здесь бизнес намечается.
- Радостно за него. - Я вдруг позавидовала Веньке. Мне вполне хватило бы кого-нибудь одного.
- Ты не бойся, мы не останемся. Мы квартиру сняли на Алексеевской, - И когда только успели?
- Лето. Дни длинные, - лениво разлепил губы Марик.
- Мы поедем. А я тебе завтра позвоню. Здорово было, правда. Я рада, что так получилось.
Я поморщилась.
Фарик и Марик поднялись как по команде - оба высокие, хорошо сложенные и еще не заматеревшие.
"Ну и черт с вами". - Входная дверь хлопнула.
Я опять осталась одна.
***
Венька действительно позвонила мне на следующий день. Мы встретились на нейтральной территории, на Новом Арбате (я не была там года три, хотя все это время, за исключением месячной эпопеи с продажей бабушкиной квартиры, безвылазно просидела в Москве).
Мы сидели в летнем кафе у кинотеатра "Октябрь" и пили отвратительно теплый сок. После вчерашних возлияний мне все еще было муторно, и трубку взять с собой я не решилась. Зато купила пачку самых дорогих сигарет - вообще-то, мне было всегда все равно, что курить, я так и не научилась получать от этого удовольствие. Но сигареты были моим спасением в общении с другими людьми, они придавали мне иллюзию независимости и незакомплексованности - это был психологический барьер, преодолеть который не представлялось никакой возможности.
Иван, читавший меня даже не как беллетристику средней руки, а как комикс, сказал однажды: "Если у тебя такие проблемы, то чем наживать рак легких, купи себе четки. Займешь руки, а все остальное приложится".
Я вдруг вспомнила об этом сегодня, в летнем кафе, за соком, сидя напротив девятнадцатилетней соплячки с восхитительно длинными ногтями.
Ее мальчики сидели рядом, за соседним столиком, с видом угрюмых телохранителей. , - Слушай, - непринужденно сказала Венька, - меня тут мысль озарила... Только не подумай, что это наглость с моей стороны... Словом, мы могли бы работать вместе, почему нет? Фарик, между прочим, - криминальный журналист, так что все свеженькое, полный эксклюзив. Сейчас это хавается, почему не попробовать. Могли бы объединить усилия.
"Поздравляю, девочка, у тебя собачий нюх на такую безвольную инфузорию, как я".
Я выбила сигарету из пачки:
- Шла бы ты лучше в топ-модели. Венька заговорщицки скосила глаза на своих телохранителей и прощебетала:
- Десять сантиметров не хватает до стандарта. Так что это отпадает.
Я вдруг подумала, что спустя семь лет все может повториться снова. И мой позвоночник впервые за долгое время дал слабину и превратился в плющ, готовый обвиться вокруг этой девчонки. Искушение закрыть глаза и положиться на чужую волю было таким сильным, что я даже зажмурилась.
- Серега говорил, что ты просто классно пишешь .
- Да?
- ..так гениально, что просто крышу сносит!
- Ну, не я конкретно, а уже распавшийся коллектив авторов.
- Можно придумать что-нибудь подобное.
- Подобного уже не будет.
- Будет лучше.
- Что, хочешь попасть в обойму? - проницательно спрос ила я.
- Очень! Причем сразу - и в яблочко.
- А при чем здесь я?
- Ты пока не говори ничего, просто подумай. В любом случае - позвони.
...Я не позвонила - ни на следующий день, ни через неделю. С одной стороны - каждому человеку нравится быть соблазненным: все равно чем - главное, соблазненным. Но с другой - я терпеть не могла эту провинциальную прыть, эту нахрапистость, эту железобетонную уверенность, что именно твоя свежая кровь окажется нужной группы.