- Трогательное единение. Кстати, почему ты прислала именно Марика? Могла бы проконсультироваться со мной - ненавязчиво... Узбек мне нравится больше.
- Извини, я не знала. - Никаких следов раскаяния. "Далеко пойдешь, девочка, Москва и создана для таких, как ты".
- Не знала и приняла волевое решение прислать этого рохлю? В следующий раз пусть читает Карнеги - "Как добиваться успеха и приобретать друзей".
- Не волевое решение, - нагло сказала Венька, - спички тянули. Марик вытащил длинную.
Я ударила ее по лицу, удар получился смазанным и неубедительным. Как всегда. Тренироваться надо.
- Забирай его, и пошли вон из моего дома. К чертовой матери!
И тогда произошла удивительная вещь - она вдруг громко рассмеялась, запрокинув голову. Она смеялась до изнеможения, а потом села на пол и посмотрела на меня - снизу вверх:
- Значит, с соблазнением тухляк?
- Именно. Радует только то, что он тебе не изменил. Я подошла к двери комнаты и чуть приоткрыла ее:
- Марик! С вещами на выход, дорогуша! За тобой приехали...
Венька все еще сидела на полу и все еще смотрела на меня - снизу вверх.
- Стало быть, с Фариком лыка уже не в строку?
- Не в строку. Никогда бы не подумала, что Ташкент - это кузница таких сучек...
В прихожей, с видом побитой собаки, появился одетый и аккуратно причесанный Марик. Он нерешительно остановился рядом с Венькой. На меня он даже не смотрел.
- Попрощайся с тетей, - повелительно сказала она.
- Извини, - выдавил из себя Марик.
- Бог простит, - только и сказала я, хотя больше всего мне хотелось врезать ему по морде. - Кстати, по ходу пьесы можешь прихватить с собой и свою Мессалину.
- Кого это? - удивился не очень образованный Марик.
- Меня, - пояснила Венька.
- Ага. Свою сучку-подружку, - подтвердила я. Марик в растерянности стоял между мной и Венькой.
- Иди. Я сейчас.
Послушный Марик притворил за собой входную дверь. Мы остались одни.
- Ну? - спросила я.
- Можно я останусь?
- Что?!
- Ты мне ужасно нравишься, - Венька обезоруживающе улыбнулась. - Можно я останусь?
- Думаю, тебе вполне хватит твоих мужиков...
- Ты не понимаешь... Они - это я. А я здесь - совсем одна... Я согласна, глупо как-то получилось...
- Глупо?! На что вообще ты рассчитывала?
- Я же говорила тебе... Мы бы могли работать вместе... Ты ведь совсем не знаешь меня...
- Уже знаю. Уходи...Она осталась.
И в четыре утра, измотанная легким кухонным трепом, покоренная сногсшибательными перспективами, кажущимися вполне реальными в час Быка, - я не устояла, я согласилась.
"Вот паинька, профессионалы не должны кобениться, профессионалы должны соглашаться".
***
...Сразу же оказались востребованными полузабытые, уже ненужные мне телефоны; к ним добавились другие, добытые Венькой и тоже жизненно необходимые. За два месяца она, как ни странно, получила несколько заявок на рекламу, пропихнула три синопсиса на конкурс журнала "Киносценарии". Мы выиграли, огребли чисто символическую премию и расплывчатое обещание запуска на "Мосфильме".
Фарик устроился репортером криминальной хроники в газету к своему двоюродному брату, осевшему в Москве после ферганской резни.
Марик же, с его безмятежным лбом, влип в какую-то сомнительную полукриминальную контору, обзавелся джипом и подарил Веньке роскошную штатовскую визитницу.
Визитница оказалась не последним делом - по вечерам Венька заседала в Доме кино и мастерски снимала охочих до приключений малопрактикующих кинематографистов. Нюх у Веньки был собачий, она сразу же определяла перспективы людей, отсеивая праздношатающихся, не связанных с кино и телевидением мужичков.
Она уже знала киношные и телевизионные кланы, легко ориентировалась в расплодившихся, как кролики, рекламных агентствах и так же легко получала там заказы на ролики.
Мне оставалось только получать деньги и, поплевывая, писать идиотские слоганы.
Погибший, но не забытый Иван вдруг воплотился в Веньке с такой силой, что мне иногда казалось - уж не удачно ли он, проскочив вне очереди, реинкарнировался в этой ослепительной, с железной хваткой провинциалке.
Впрочем, я никогда не была буддисткой, я не верила в переселение душ.
И никогда не была у Веньки на Алексеевской.
Чаще всего именно она паслась у меня в Бибиреве. В ванной появилась ее дорогая косметика, в комнатах были небрежно разбросаны се дорогие вещи, которые я педантично складывала на уже отведенную ей полку в шкафу.
Шкаф был куплен на деньги, полученные за рекламу мыла, - это мыло я ненавидела.
Веньке же было плевать на эту рекламу, мыло, отведенную полку - и со временем получилось так, что все мои аскетичные свитера и рубахи пропитались ее дорогушей туалетной водой - эту туалетную воду я тоже ненавидела.
Устав сражаться с ее безалаберностью и смирившись с тем, что она оккупировала - совершенно незаметно для меня - мой дом, я заказала ей дубликат ключей и предоставила право делать в нем что угодно...
И для начала она изменила цвет глаз.
Я заметила это сразу, но решилась спросить только тогда, когда были выслушаны все ее потрясающие истории о новом малобюджетном проекте кинопроизводства на студии Горького.
- Ты изменилась, - осторожно сказала я.
- А-а... Ничего особенного. Контактные линзы вставила.
- Не знала, что у тебя проблемы со зрением.
- Никаких. Это у тебя проблемы со зрением, - рассмеялась она, схватила меня в охапку и потянула в коридор, к большому зеркалу.
- Ну?! Ты ничего не замечаешь?
- Цвет глаз другой. Даже не могу понять, идет ли это тебе...
- А по-моему, здорово! У нас теперь одинаковые глаза. Зеленые. Всегда мечтала иметь зеленые глаза.
- Зачем?
- Просто подпирает иногда, так хочется быть на кого-то похожей...
- На кого-то?
- На тебя... Ничего не говори, пусть так и останется, хорошо?
...Спустя две недели, когда этот разговор благополучно забылся, она вдруг вытащила меня в парикмахерскую. Я отроду не стриглась во всяких там салонах, это казалось мне мещанством; волосы же мне ровняли в разные периоды жизни мать, Иван и Нимотси.
Теперь пришла Венькина очередь, но она только хмыкнула и отправилась со мной к своей парикмахерше. Парикмахерша оказалась халдистой бабой, но дело свое знала хорошо: вместо очень длинных неухоженных волос, от безысходности всегда собиравшихся в хвост, я получила умеренно длинные с намеком на стильную прическу.
Потом пришла очередь цвета. Родной цвет активно не нравится Веньке, она находила его слишком унылым - и поэтому я была срочно перекрашена в глубокий темно-рыжий с томно-вспыхивающим медным отливом.
"Ну вот, просто отлично, глаза заиграли, теперь можно выводить тебя в свет и на случку", - констатировала Венька, жизнь всегда представлялась ей неким азартным биологическим циклом.
...А потом и сама Венька перекрасилась в темно-рыжий.
Но я бы даже не заметила этого, если бы не Фарик. Фарик, с которым она приехала в ту февральскую ночь, когда мы решили написать забойную криминульку и продать се по сходной цене. Фарик довольно часто приезжал в Бибирево, в отличие от Марика, почти исчезнувшего с моего горизонта после неудачной сцены соблазнения.
- Ты видишь, что с собой эта дрянь уделала? Покрасилась! - с порога заявил мне Фарик и на секунду застыл, рассматривая мой собственный, так похожий на Венькин, цвет волос. - По-моему, это сговор! У вас появилась униформа, а, девчонки?
- Конечно, мы же играем в одной команде! Только это не униформа, а унисекс. Сейчас модно в Европе. Слушай, Мышь, мне сейчас этот узбек, - Венька ткнула Фарика в бок, - потрясающую историю рассказал!..
Я не удивилась - все, через одну, истории Фарика были потрясающими - от банальной бытовой поножовщины до рафинированного заказного убийства. Фарик рассказывал леденящие душу подробности с веселым цинизмом, что придавало любой смерти почти балаганный характер. Смерть в изложении Фарика затягивала и была нестрашной. Смерть в изложении Фарика казалась бездарной статистикой, сующей свои коротенькие банальные реплики невпопад.