Может, именно поэтому охранник на проходной долго рассматривал его пропуск, сравнивая его с лицом известного актера, и даже поинтересовался, не ошибся ли Майкл зданием, но после уверенного «нет, мне именно сюда» не стал спорить и пропустил профессора в студенческий корпус.
Узкие коридоры и высокие потолки. Паркет в помещении потертый, местами вовсе стертый до темных пятен. Этаж и номер комнаты Фассбендер узнал из личного дела юноши, так что хотя бы рыскать по комнатам в поисках одного затравленного шотландского мальчишки ему не нужно будет.
Нужно было только поднять ворот серого пальто повыше и не встречаться взглядом с усталыми или, наоборот, слишком бодрыми студентами, снующими по коридорам. Не так уж сложно. Здесь никто ни на кого не смотрел, и Майкл надеялся, что не наткнется ни на кого из своих учеников с выпускного курса, тем более, их комнаты были гораздо выше.
На шестой этаж пешком, мимо лестничных пролетов, в которых местами не работали лампочки, а возле окон чувствовался едкий запах дешевых сигарет, от которого Майклу невольно захотелось самому задержаться и быстренько покурить. Просто чтобы успокоить нервы, чтобы появиться перед Джеймсом не таким напряженным.
Сердце сдавливает плохое предчувствие. Оно, словно инородное тело, распирает грудь изнутри и давит на легкие, мешая нормально вздохнуть, а чувство вины и стыда разъедает сознание, причиняя невыносимую боль, которую Майкл прежде не чувствовал.
Он просто хочет извиниться.
Возможно, стоило принести что-нибудь. Цветы? Глупость какая. Ни они, ни конфеты, ни дорогое вино не помогли бы ему загладить и часть своей вины перед нежным, слишком наивным юношей.
Последний лестничный пролет, и из-за плохо прикрытой двери уже виден свет шестого этажа.
Всего пара шагов.
Здесь было совсем мало народу: только несколько студентов шатались по коридору, не обратив внимания на мужчину, неспешно шагающего вдоль дверей.
65, 66, 67, 68…
Фассбендер замер перед дверью, глядя в ее мутный белый цвет, разглядывая серебристый железный номер. Казалось, края коридора вытянулись, сузились в крохотные точки по краям от этой двери, сжимая в себе реальность, уничтожая все вокруг.
Тишина.
Все звуки остались снаружи этого иллюзорного пузыря, и теперь собственное дыхание казалось Майклу оглушительным, а стук сердца мог сравниться с залпами пушек.
И так некстати вспомнился испуганный взгляд влажных голубых глаз Джеймса. Если бы только тогда Майкл мог понять, что это был страх, но чувства накрыли так сильно, что сознание отказывалось воспринимать очевидное. Нельзя было… Нельзя было позволять себе …
Стук почти не слышен, и мужчине остается только надеяться, что изнутри он звучит громче, чем снаружи. Он пытается прислушаться, различить шаги или какое-нибудь движение, но слышит лишь тишину, такую полную и звенящую, что на мгновение Майклу показалось, что у него заложило уши.
- Сейчас! - голос Джеймса совсем не дрожал, был звонким и проникал глубоко под кожу, уютно согревая душу.
Джеймс, Джеймс, Джеймс…
Теперь шаги были оглушающими. Они перекрывали стук сердца, и Майкл сжал руку в кулак, унимая легкую дрожь.
Как на сцене. Как на сцене. Нужно взять себя в руки. Успокоиться. Он не должен видеть волнения. Он не должен понять, как сложно будет произносить каждое слово.
Он делал это каждый раз перед встречей с Джеймсом.
Чего у Майкла не отнять, так это таланта. Он всегда был восхитительным актером, и работа начала помогать в жизни, ведь Джеймс не чувствовал в нем опасности до тех пор, пока Фассбендер не потерял над собой контроль. Но теперь единственный способ вернуть себе душевное равновесие и подобие прежней жизни был заключен всего в одной фразе.
- Ты! - шотландец гневно зарычал, едва успев открыть дверь, и тут же попытался ее захлопнуть. Но Майкл успел ухватиться за ее край, надавил, не стараясь ворваться внутрь, но и не давал Джеймсу отгородиться от него.
- Прошу, просто послушай меня…
- Нет.
- Умоляю.
- Я видеть тебя не хочу, ты что, до сих пор этого не понял?
- Джейми…
- Не смей меня так называть! - Джеймса затрясло, он хотел отвести взгляд, но вместо этого только продолжал смотреть в серые глаза Майкла, словно пытаясь телепатически передать ему все, что он чувствовал.
Заставить его ощутить тот стыд и страх, то странное, давящее изнутри чувство, которое отягощает его душу с тех пор, как он, изможденный, проснулся в запачканной спермой кроватью рядом с человеком, которого почти любил и которого теперь совсем не знал, не понимая, как относиться… И то, как постыдно следующие дни болело тело, как мучительно было ходить и больно сидеть, как страшно и волнующе вспоминать.
Он бы хотел забыть, но Майкл не отпускал его, а теперь еще нашел в себе достаточно наглости, чтобы прийти в общежитие!
- Прошу, просто послушай, - его голос такой мягкий и глубокий.
В нем чувствуется боль.
Наверное, только это и искреннее раскаяние в покрасневших глазах, под которыми залегли темные тени, и заставило Джеймса, замерев на месте, уже не так сильно давить на дверь.
А еще то время, что они провели вместе. Разговоры. Его голос, которого не хватало, как бы глупо и иррационально это ни было.
- Мне очень жаль, что так случилось…
- Жаль? - с нажимом спросил Джеймс и ухмыльнулся. - Ты хочешь извиниться? - голубые глаза злобно сверкнули. - Не утруждай себя, - он надавил на дверь, до боли прикусив губу, чувствуя, как в горле растекается резкая горечь и дышать становится сложнее.
- Я никогда не хотел причинить тебе боли. Боже, Джейми, только не тебе, - его вечно спокойный голос дрожал. Не получается…
От одного вида Джеймса невозможно сдержать чувства, пусть в этот раз похоть наконец-то притихла, раздавленная чувством вины.
- Это было больше, чем больно, - зашипел Джеймс, прожигая Майкла взглядом.
- Я не хотел…
- Я почти кричал, просил тебя остановиться!
- Я не слышал… прости, прости меня.
- Не слышал? Еще бы, чертов маньяк, - «ублюдок, сволочь, скотина, урод, … чертов извращенец» - все это завилось в горле, но не находило выхода, лишь резало изнутри, заставляя задыхаться. И почему он до сих пор не закрыл эту проклятую дверь?
- Ты не останавливался… - совсем тихо и сдавленно произнес юноша, опустив глаза куда-то в пол, и нервно сглотнул, вновь вспоминая, как Майкл, тот самый Майкл, которого он так хотел и который стоял сейчас за дверью… Как он до боли вжимал в постель его ослабшее тело, продолжая ласкать и вылизывать его, продолжая двигаться резкими толчками, которые уже почти не ощущались….
- Моя вина. Ты сказал, что я могу не сдерживаться с тобой. Поверь, боже, Джейми, поверь, я могу сдерживаться…
- Ох, ты не можешь, - фыркнул Джеймс, снова кусая губу, чтобы не обращать внимания на влагу, обжигающую глаза.
- Я понимаю, - с болезненной грустью произнес мужчина, но никак не мог заставить себя попрощаться.
- Тогда хватит держать чертову дверь!
- Джеймс.
- Прошу, хватит…
- Я обещаю, такого не повторится, - внезапно даже для самого себя зашептал Майкл, и сильнее вцепился в дверь, не давая юноше ее закрыть, чувствуя, как эта небольшая приоткрытая щелка между ними хранит в себе последние крупицы надежды и, стоит ей только закрыться, как вокруг уже ничего не останется.