— Телме захотелось поговорить. Ты же знаешь женщин, иногда им надо облегчить душу, выговорившись перед кем-то посторонним. Телма была в возбужденном состоянии.
— Она всегда может рассчитывать на то, что я ее пойму.
— Надеюсь, это так, — мягко сказал Тьюри. — Дай Бог, чтоб так оно и было.
— Меня просто убивает эта неопределенность. Почему бы ей не поговорить со мной? Почему она без конца повторяет имя Рона?
— Она хорошо относится к Рону и беспокоится о нем. Разве мы все не испытываем такого же беспокойства?
— Мой Бог, конечно! Рон — мой лучший друг. Я как-то спас его, когда он тонул, еще в школьные времена, я рассказывал тебе об этом?
— Да, — ответил Тьюри не потому, что так оно и было, а потому, что устал от иронии судьбы и не мог проглотить еще один ее фокус, в глотке у него пересохло и саднило. — Поехали, Гарри, судя по твоему виду, тебе обязательно нужно выпить.
— А может, мне лучше переночевать в этом городке, снять номер, поспать часок-другой, а потом все же попробовать дозвониться до Телмы?
— Оставь ты ее в покое на какое-то время. Дай ей прийти в себя.
— Возможно, ты и прав. Надеюсь, она вспомнит про оранжевые таблетки, которые я ей оставил. Они прекрасно снимают напряжение. Говорят, с их помощью папа римский избавился от икоты, которая мешала ему произносить речи.
Тут Тьюри почувствовал солидарность с Телмой и осудил Гарри. Его так и подмывало сказать, что недомогание Телмы не имеет ничего общего с икотой, и ей не помогут ни оранжевые, ни синие, ни розовые таблетки.
— Здесь нам больше делать нечего, — только и сказал он. — Вот разве что сообщить в полицию, что Рон исчез.
— А может, он уже объявился. Вполне вероятно, что, когда мы возвратимся в охотничий домик, он уже будет там. Ты со мной не согласен?
— Вполне возможно.
«Но не очень-то вероятно, — добавил Тьюри про себя. — Будь я в шкуре Рона, мне меньше всего на свете хотелось бы заявиться в охотничий домик и повстречаться с Гарри. Рон мог остановиться на ночь в гостинице. Мог уехать в свой коттедж в Кингсвилле. А может, катает по дорогам вкруговую, как он не раз делал, удирая от ссоры с Эстер. Рон терпеть не может сцен, от любой размолвки он страдает, можно сказать, физически. Как-то раз мы с Биллом Уинслоу заспорили о политике, и Рон просто-напросто исчез, а потом Эстер нашла его за живой изгородью из самшита, его рвало».
Гарри посмотрел на часы, и одного этого взгляда было достаточно для того, чтобы он широко зевнул, так что на глазах его выступили слезы.
— Бог ты мой, уже четыре часа!
— Вот я и говорю.
— Через час-другой ребята начнут вставать и рваться туда или сюда. Ты не думаешь, что нам надо поскорей вернуться?
— Я давно, с тобой согласен.
— Ей-богу, Ральф, ты что-то знаешь, верно? Я теперь чувствую себя гораздо лучше. Намного, намного лучше. Не могу точно определить, что ты сказал или сделал, но ты заставил меня по-иному взглянуть на многие вещи.
Тьюри выдавил из себя подобие улыбки.
— Ну и прекрасно.
— Да, достопочтенный сэр, вы заставили меня взглянуть на дело под другим углом. Ну что мы так беспокоимся о двух совершенно взрослых людях — Роне и Телме? В конце-то концов, ни один из них не наделает глупостей.
— В твоих словах есть определенный смысл.
— Поехали обратно в охотничий домик и обмоем это дело.
— Обмоем — что?
— Не знаю. Я только что чувствовал себя препаршиво, а теперь мне кажется, что все прекрасно, за это и надо выпить.
Пройдя вперед, Гарри открыл дверь. Он улыбался и шел легкой, пружинящей походкой.
— Господи, какая ночь! — воскликнул Гарри. — Ты только принюхайся.
Тьюри ничего не оставалось, как принюхаться. Ночь пахла ветром и водой, обманом и предательством.
Глава 4
В обратный путь они тронулись довольно спокойно. После кратковременного приступа словоохотливости Гарри забрался на заднее сиденье, скрючился и уснул.
Тьюри вел машину медленно, ему не давала покоя проблема, как сказать правду Гарри, не убивая его насмерть. Ему будет больно, тут уж никуда не денешься, речь шла лишь о том, как бы смягчить удар, избежать слишком резкого потрясения.
До этой ночи Тьюри всегда считал Телму легкомысленной и недалекой. Но теперь он понял, как ловко она сделала его хранителем ее тайны. Это все равно что быть смотрителем критической массы урана: если он не освободится хоть от какой-то части ее, она в любой момент может взорваться и распылить его на атомы. Стало быть, задача заключалась в том, чтобы разряжать эту бомбу понемногу, памятуя о ее страшной взрывной силе.