С верхнего этажа не доносилось ни звука. То ли Билли Уинслоу вернулся в постель досыпать, то ли, согласно собственному предсказанию, отдал Богу душу. В данную минуту Тьюри о нем не беспокоился. Тепло от пляшущих желтых языков пламени привело его в состояние блаженного отупения. Он слушал, что говорила Эстер, как слушают фоновую музыку, узнавая мелодию, но не обращая на нее особого внимания. Эстер завела песню о своих сыновьях, Марве и Греге, об их последних проказах, а Тьюри пребывал в таком расположении духа, что лишь молча слушал и не испытывал желания поддержать тему разговора рассказами о собственных дочерях.
— …вы меня слушаете, Ральф?
— А? Да, конечно, конечно.
— И как по-вашему: права я или нет?
— Вы совершенно правы.
Надежный ответ. Всякая женщина желает услышать, что она совершенно права, особенно если она сама в этом сомневается.
— Ну вот, а ей это страшно не понравилось. Она сказала, не надо их подшлепывать, что бы они ни натворили. По ее мнению, я даже не должна грозить мальчикам, обещая отшлепать их, это, дескать, подорвет их доверие ко мне, а я в подобных случаях просто-напросто срываю на них зло. Вот я и спрашиваю вас: можно ли воспитать двоих нормальных шустрых мальчишек, не подшлепывая их время от времени?
— Не знаю. У меня четыре девочки.
— Да, это совсем другое дело. Девочки более… в общем, сними можно разговаривать.
Тьюри очень удивился.
— В самом деле?
— А кроме того, почему у нее хватает нахальства поучать меня, как надо воспитывать детей, когда она до сих пор ребенка не завела? — Эстер на секунду умолкла и отхлебнула кофе. — Это просто смешно.
— Что именно смешно?
— Раз уж она так любит детей, почему бы ей не завести своих?
— Кому?
— А о ком мы говорим?
— Я, должно быть, пропустил мимо ушей имя этой особы.
— Телма. Она так неравнодушна к детям, что странно, почему она не заводит своих.
Тьюри встал и носком ботинка поправил одно из поленьев. Блаженное оцепенение исчезло, музыка под сурдинку превратилась в современную оглушительную какофонию, и он оказался вынужден внимательно вслушиваться, чтобы различить партии и исполнителей — вот Гарри дует в тромбон, Эстер лихо управляется с барабанами, Телма извлекает стонущие звуки из кларнета, а Рон стоит за сценой с серебряной свистулькой, дожидаясь такта, на котором он должен вступить. А дирижер успел перекусить.
— В конце-то концов, она сравнительно молодая и здоровая женщина, — продолжала Эстер. — Гарри прилично зарабатывает и, по-моему, так же любит детей, как и она. Вы согласны со мной?
— Я об этом как-то не задумывался.
— Я тоже, собственно говоря. Но тут особых размышлений и не требуется. Я вижу, как Телма возится с нашими мальчуганами, и из этого делаю вывод, что она любит детей. Роди она ребенка — для них обоих это было бы благом.
«Да, конечно, ребенка, — подумал Тьюри, — только не того, который получился». Он вспомнил, что сказал Гарри, когда они возвращались из Уайертона: «Телме я еще ничего не говорил, хочу сделать ей сюрприз, но на этой неделе я побывал в двух агентствах по приемным детям, навел справки».
— Вы не согласны со мной, Ральф? А по-моему, ребенок — это как раз то, что им нужно.
— Да. Разрази меня гром — да!
Эстер от удивления широко открыла глаза:
— Что это вас вдруг прорвало? Я сказала что-нибудь не так?
— Нет, все так. Просто я считаю, что не мое дело ломать над этим голову.
— И тем более не мое. Вы это хотели сказать? — Лицо ее застыло. — Прекрасно, оставим. Но если правду вам сказать, не люблю я Телму.
— Я это понял.
— Это так легко заметить по мне?
— Довольно легко.
— Ну, а вы?
— Что я?
— Вам нравится Телма?
— Сегодня утром мне никто не нравится, — сказал Тьюри, изображая легкомыслие. — Даже я сам.
Эстер невесело улыбнулась:
— Значит, мы с вами на одном корабле… Постойте-ка, вы слышите шум мотора?
— Нет.
— А я уверена, что сейчас его слышала. — И она поспешила к входной двери, заранее запахивая пальто, перед тем как выйти на холод. — Возможно, это Рон. Я уверена, что Рон.
Несмотря на все, что Эстер говорила о муже, видно было, что она взволнована и жаждет встречи с ним. Тьюри вышел из дома вслед за ней. Теперь и он отчетливо слышал ворчанье мотора, и через несколько секунд из-за поворота обсаженной елями дорожки показался автомобиль, шины которого оставляли на заиндевелом асфальте параллельные темные полосы. Это была черно-белая машина с эмблемой Окружной полиции Онтарио на передней дверце. Эстер, не говоря ни слова, повернулась и вошла в дом.