— Господи Боже, надеюсь, я не сказала ничего такого, чтобы вы так всполошились. — Миссис Мэлверсон, подобрав юбку, перешагнула через невысокую изгородь, разделявшую их владения, пересекла дорожку и подошла к ступеням веранды. — Давайте, я уберу.
— Нет!
— Это единственное, чем я могу вам помочь, ведь я…
— Уйдите. Просто уйдите.
— Господи, да у вас на этой неделе все из рук валится. Можно подумать, вы в интересном положении.
— Замолчите и оставьте меня в покое.
— Ладно, ладно, — сказала миссис Мэлверсон и отступила на свою территорию, сердито качая соломенной шляпкой. Вот какова награда, когда пытаешься внести хоть немного радости в чужую жизнь.
Не обращая внимания на осколки стекла и разлитое молоко, Телма вошла в дом и присела за кухонный стол. Две мухи гонялись одна за другой в открытом окне. Гладя на них, Телма подумала, что пора Гарри навесить на окно сетку…
В последнее время она частенько думала о будущем, как о продолжении настоящего, думала обо всех мелочах из тех, что надо бы сделать в доме или на участке, строила планы на уик-энд по случаю Дня памяти павших. Но при этом она знала, что ничего подобного не будет. Знала, что они с Гарри больше не будут жить в этом доме, что кто-то другой поставит на лето сетку на окно. И еще она знала, что ее ждут другие великие перемены на ближайшем повороте судьбы. Миновать поворот она уже не могла, каждая секунда приближала ее к нему неумолимо, как бы она не цеплялась за привычную повседневность.
«Гарри должен будет…»
«Нет, Гарри не должен будет, — подумала она. — Надо мне привыкнуть к мысли, что мы здесь жить не будем. Какой-то посторонний человек навесит сетку на окно в кухне по просьбе своей жены, тоже совершенно посторонней женщины. Эти двое незнакомых людей будут жить в нашем доме, очень скоро он полностью перейдет в их собственность. Да ладно, не стоит разводить нюни по этому поводу. Никогда я наш дом по-настоящему не любила. Таких домов в Онтарио — тысячи, тысячи квадратных коробок из красного кирпича. Я хочу жить в одноэтажном доме, в тех краях, где нет зимы».
В столовой зазвонил телефон. Телма была уверена, что звонит Гарри, но сразу не могла решить, снимать трубку или нет.
— Алло?
— Телма, это ты, дорогая?
— Да.
— Прошло твое недомогание?
— Да.
— Послушай, любовь моя. Я звоню из Уайертона. Рон пока что не объявился. Может, тебе что-нибудь известно?
— Нет.
— Ладно, ты не беспокойся, все будет хорошо.
— Да? — спросила Телма и повесила трубку.
Через минуту телефон снова зазвонил. Телма повернулась к нему спиной. Пока шла к двери на кухню, нарочно считала звонки, как упрямый ребенок считает, сколько раз его позовут ужинать: «Телма. Телма? Телма! Телма…»
После заключительного звонка еще долго в ушах ее стоял звон, будто воспоминания.
— Телма? Телма, ты же меня слышишь.
— О да, тетя Мэй, вас может слышать любой житель города.
— Сейчас же иди домой и вымой грязные тарелки.
— Нет, тетя Мэй.
— Опять прячешься, прикидываешься, будто не слышишь? Все равно меня не проведешь, Телма!
— Когда захочу, тогда и проведу.
— Ну и подлая же ты девчонка, змея подколодная. Если ты сейчас же не вернешься в дом, я напишу твоей маме, что не могу с тобой справиться. Одному Господу Богу известно, как ты меня объедаешь, а она не шлет ни пенса на твое содержание. И мы с тобой кончим работным домом, как это тебе понравится, мисс Принцесса, которая не желает мыть посуду?
— Если вы попадете в работный дом, я зайду навестить вас — в норковом манто и в бриллиантах.
— Телма Шефер, куда ты запряталась?
— Под вешалку. Вы можете дотянуться до меня рукой. Попробуйте, я укушу.
— Ах, непутевая сестра моя, чего же еще ждать от тебя, как не испорченного ребенка? Отвечай, слышишь, негодница?»
Тетя Мэй давным-давно умерла, но Телме напоминал о ней любой резкий звук: будильник, телефон, дверной звонок, и это был голос власти, призыв к выполнению долга — иди домой и мой посуду. Вставай, иди на работу. Сними трубку и ответь Гарри.
Прятавшийся под вешалкой ребенок навсегда остался в Телме. Голос тетушки Мэй все еще был в состоянии испортить самую нежную мелодию, а зеленоватая желчь ее натуры все еще окрашивала окружавший Телму мир.
Она начала готовить завтрак, деловито расхаживая по кухне, насупив брови, словно хотела доказать всем на свете, что она чего-то стоит.