— Они не вместе, — резко сказал Гарри. — Я знаю, где Телма. В записке она уведомила меня, что на время остановится у двоюродной сестры на Эглингтон-авеню. Сказала, чтобы я не пробовал связаться с ней. Я все же попробовал. Позвонил Мариан, ее двоюродной сестре, и та сказала, что с Телмой все в порядке, поговорить со мной она пока что не хочет.
— Случается, — сухо сказала Эстер, — что двоюродные сестры лгут.
— Мариан не такая. Прежде всего, они с Телмой не очень дружны.
— Я никогда не слышала от Телмы, что у нее в городе есть двоюродная сестра.
— Так и я говорю, они не очень дружны. Ну, раза два в год встретятся за ленчем в каком-нибудь кафе — и все. А в нашем доме Мариан вообще никогда не бывала.
— Тогда зачем Телме останавливаться у нее?
— По-моему, ей больше деваться некуда. — Казалось, Гарри вот-вот снова заплачет, но он сдержался. Несколько раз сглотнул всухую и продолжал: — Как видно, Телма была в отчаянии, раз уж обратилась к Мариан, которую не любит. Наверняка была в отчаянии. Бедная Телма!
Эстер резко обернулась и подбоченилась:
— «Бедная Телма»! Да сыта я по горло «бедным Роном», и «бедной Телмой»! Хотелось бы услышать побольше о «бедном Гарри» и «бедной Эстер»!
— Не надо, Эстер. Не будьте грубой.
— Самое время быть грубой.
— Если любишь, такого времени не бывает. Я не знаю, какую проблему решает Телма. Знаю только, что она в беде и что я хочу помочь ей.
— А если вы не можете?
— Я обязан, — спокойно и решительно заявил Гарри. — Она моя жена. И она нуждается во мне. Я сделаю все на свете, чтобы помочь ей.
Эстер знала, что это правда. Она неподвижно стояла, бледная, как воск, и думала, что, если бы Рон сказал о ней то же самое, она была бы самой счастливой женщиной в Канаде. Тогда и только тогда она почувствовала бы себя приглашенной на праздник жизни и танцевала бы с Роном под звуки музыки.
— Ах, если бы у меня была такая же вера, как у вас, Гарри, — сказала она наконец.
— Вера у меня не от рожденья. Я строил ее по кирпичику, пока она не стала такой высокой, что за ней я не вижу ничего.
— Может, не хотите видеть?
— Телма не совершила ничего предосудительного, — заявил Гарри. — Поверьте, ваши подозрения насчет ее и Рона беспочвенны.
— Хотелось бы верить.
— Прочтите письмо.
Он вынул письмо из кармана пиджака и протянул Эстер, но она откинулась назад:
— Не хочу читать. Там ваши интимные дела.
— Телма не стала бы возражать.
— Не хочу, — повторила Эстер, но пока она произносила эти слова, глаза ее пробегали строчки, написанные красивым почерком с наклоном назад. Красоту портили некоторые ошибки в правописании и размытые места, на которые, видимо, падали слезы.
«Дорогой Гарри! Я на время остановилась у Мариан. Так трудно все объяснить тебе, и я так запуталась, что решила уйти и подумать, так будет лучше для нас всех, в том числе и для тебя. Никак мне не найти правильные ответы на все вопросы, пока я так взволнована. Пока что я не могу говорить с тобой, поэтому не звони и не пытайся связаться со мной. Пожалуйста, Гарри, я пишу это всерьез. Если миссис Мэлверсон или кто еще из соседей спросит, куда я подевалась, скажи, что поехала навестить двоюродную сестру, это вполне соответствует действительности.
Я знаю, ты будешь гадать, что же такое со мной приключилось, не рехнулась ли я или что-нибудь в том же духе. Я-то думаю, что нет, но пока мне нужно уйти от тебя и подумать обо всем, не задаваясь вопросом, что будет с другими, и не жалея их. В прошлом все было хорошо, но сейчас я думаю только о будущем, в котором мне предстоит жить. Я должна правильно определить свой курс и придерживаться его до конца.
Будь со мной терпелив, Гарри. Я сама свяжусь с тобой, как только почувствую, что смогу говорить разумно, а не бессвязно. Кстати, Мариан ничего не знает, так что не пытайся что-нибудь выведать от нее. Я сказала ей, что мы немного поссорились.
Телма.
Сегодня утром звонила миссис Рейнолд и сказала, что Дороти Гэлловей хочет как можно скорей видеть тебя, дело касается Рона».
От изумления Эстер чуть не уронила письмо.
— Миссис Рейнолд? За каким чертом она приглашает вас?
— Не имею понятия. Я ее почти не знаю. Вот Дороти, ее дочь, я навещаю время от времени, но видит Бог, о Роне мы с ней никогда не говорим. Стоит упомянуть его имя, как у нее начинается сердечный приступ.
— Как по-вашему: не могла ли она узнать что-то такое о Роне, чего мы не знаем?
— Каким образом?
— Ну, скажем, по ошибке. Ведь она по-прежнему носит фамилию Гэлловей, и ей могли сообщить что-нибудь, вместо того чтобы обратиться ко мне. — Эта мысль вызвала краску на щеках Эстер. — Разве это не логично?