Опустив чемодан на пол, Герхардт Вольф огляделся.
— Великолепно! — сказал он. — Люкс! Но, знаете ли, это мне не подойдет.
— Вы отказываетесь от этого номера?!
— Увы, увы! — Вольф опустил углы губ и прикрыл веками широко расставленные глаза, изображая крайнюю степень сожаления.
— Воля ваша. — Портье, кажется, был даже обижен. — Уж не знаю, что вам и подойдет тогда. Лучший номер в отеле.
— Именно, именно, — подхватил немец. — В том-то и дело. А мне надо попроще, поскромнее. Я, видите ли, ограничен в средствах. Фирма на всем экономит. — Он улыбнулся своей щедрой, простодушной улыбкой.
— Хорошо. Идемте в номер десятый. Но имейте в виду, господин Вольф, он куда менее удобен. А разница в цене не так чтоб уж очень большая.
— О, копейка рубль бережет.
Десятый номер был тоже неплохой, но однокомнатный.
— Этот вас устроит?
— Мои личные потребности минимальны. Ведь я лишь солдат-от-коммерции! И лотом, я к вам всего дня на три, не более. Здесь мне все было бы по душе, если бы... — Вольф, не выпуская чемодана, подошел к окну, толкнул фрамугу и сквозь распахнувшиеся створки оглядел двор своими широко расставленными глазами. — Каждый из нас — человек, у каждого из нас — маленькие слабости. — Он повернулся спиной к окну. — Люблю, чтоб окно смотрело на улицу. В жизнь, так сказать. Обожаю шум, толпу. Каприз, знаете ли. Может, у вас найдется для меня такой номер? Где-нибудь в конце коридора?
Портье надел очки.
— Вы серьезно, господин Вольф? Странно. Все хотят жить спокойнее, а вы... Окна на улицу! Но раз вы так желаете...
Пожимая плечами и бормоча под нос, портье повел представителя «Контроль К°» в самый конец коридора.
— Но имейте в виду, господин Вольф, номер — тринадцатый. Некоторые отказываются.
— О, не беспокойтесь! Можете даже поселить ко мне черную кошку. И, между прочим, сегодня понедельник. Я абсолютно лишен предрассудков.
Портье в полутьме коридорного тупика никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Наконец дверь распахнулась, и в коридор хлынуло солнце. Входя в свою комнату вслед за портье, Вольф на пороге оглянулся. Напротив шоколадно золотилась в солнечном луче дверь с броской буквой «М».
— Замечательно! — воскликнул немец. — И до туалета рукой подать! — Он по-домашнему швырнул желтый чемодан под кровать. — Благодарю вас, — сказал он с внезапной усталостью и сел в кресло. — Пять минут отдыха — и по делам.
Портье вышел, тихо притворив за собой дверь.
Диалектик Славин
— Он поехал прямо на пристань, в хлебные амбары. Зашел в лабораторию и потребовал тут же сделать несколько выборочных анализов: у него, мол, сведения, что в этой партии пшеницы — жучок. Сделали. Никакого жучка нет. Извинился. Но ему, видите ли, кажется, будто у зерна повышенная влажность. Сам замерил! Дотошный. И дело, видно, знает. Влажность оказалась и вправду чуть выше нормы. По телефону вызвал представителя «Экспортхлеба», составили акт. И вернулся в гостиницу. На пристани ни с кем наедине не оставался. В лаборатории был заведующий, две лаборантки. От «Экспортхлеба» приехал сам заведующий конторой. А я сошел за кладовщика. Уж будьте уверены, глаз с этого Вольфа не сводил.
— Предположим. По дороге с пристани он куда-нибудь заглядывал?
— В том-то и дело, что никуда. Я его Грише с рук на руки передал. Гриша от него не отрывался. Вольф даже обедать никуда не заходил. Так всухомятку и пожрал в номере.
Мы со Славиным подводили итоги дня, стоя плечом к плечу перед окном нашего номера.
— А вечером он отправился в кино на «Рваные башмаки». Ну, думаю, вот где разгадка! Наблюдаю, кто к нему подойдет. Представьте — никто.
— А у него что? — Славин кивнул в сторону Кирилла, который сладко спал, укрывшись одеялом до пояса; его выпуклая грудь с выпуклым рельефом мышц мерно двигалась вверх-вниз.
— Я послал его в иностранный стол горсовета. Ни одного Вермана среди германских подданных, живущих или живших в Нижнелиманске, там не числится.
— Ни одного?
— Ни одного.
— Вот тебе и сэгви иль туо корсо... Расстроился Кирилл?
— А ты?
— Так что я! Вольф-то еще не уехал. Посмотрим, что он завтра будет делать.
— Посмотрим.
— Посмотрим. И все-таки что-то тут не так — я про то, как он номера менял. По-моему, вы, Алексей Алексеич, не совсем правы.
— Ох, упорный ты парень, Славин! Все-таки вернулся к перемене номера.
Когда он в начале разговора рассказал мне, как Герхардт Вольф вселялся в нашу гостиницу, я невольно рассмеялся. Славин, который увидел в этом эпизоде нечто таинственное и многозначительное, даже разозлился. «Успокойся, дружище, — сказал я ему, — не сердись. Вольфовский трюк стар, как мир. Он понимает, что ГПУ, конечно, за ним следит и, значит, может подсунуть ему «подготовленные» апартаменты. Значит, от предложенного номера надо отказаться!» «От первого — это ясно. Но зачем же и от второго?» «Так я ж тебе о чем толкую? Трюк стар. Вольф знает, что мы этот его ответный пируэт тоже знаем. И можем «подготовить» еще один номер. На всякий случай. Вывод? Надо и от второго номера отказаться. Перестраховаться. На всякий случай». «Может и так, — неохотно процедил Славин. — С точки зрения формальной логики». «А ты диалектик». «Стараюсь». «И что же тебе нашептывает диалектика?» «Она нашептывает мне: во всем сомневайся. И я сомневаюсь, что Вольф стал бы хитрить, страховаться и перестраховываться, если бы он не предполагал использовать свой номер для дела!» «Усложняешь, дружище. В действительности все проще. И не все заранее разложено по полочкам». «А вот увидите, Алексей Алексеевич! Ну, послушайте, ведь он прямо-таки «навел» портье на тринадцатый номер. Именно на тринадцатый: попросил с окнами на улицу и в конце коридора. Вот я уверен, если бы Вольфу сразу предложили вместо шестого тринадцатый номер, он тут же бы согласился». «Ну, это уже из области ненаучных предположений. Во всяком случае, если ты уверен, — отстаивай свою версию. Доказывай. Окажешься прав — тем лучше для нас...»