Второй Верман был человеком несколько иного склада.
Высокий, стройный, начинающий седеть, юрисконсульт нижнелиманской конторы «Экспортхлеб» Георгий Карлович Верман казался похож на отставного военного. Манера держаться, походка, выправка, когда он, широко развернув грудь и гордо подняв красивую голову, шагал по улицам, размахивая тростью с серебряным набалдашником, — все говорило о хорошей смолоду тренировке. Безупречный костюм сидел на нем с элегантностью офицерского мундира.
И сейчас, в свои сорок лет, Георгий Карлович был завзятым спортсменом. Выходные дни он проводил на собственной маленькой яхте, изящно и ловко управляясь с парусами, а рулевым у него сидел старший, четырнадцатилетний, сын. Часто юрисконсульт появлялся на теннисном корте в городском саду. Он любил поболтать с такими же, как он, любителями в ожидании своей очереди, зато когда Георгий Карлович брался за ракетку и в идеально белых брюках выходил на корт, все разговоры вокруг смолкали: такой он демонстрировал класс игры. Кроме того, Верман был убежденным футбольным болельщиком и на матчах своего фаворита, команды «Желдор», с командой городских транспортников «Местран» вел себя исключительно бурно.
По роду службы Георгий Карлович целыми днями был в движении. Заглянув с утра в свой «Экспортхлеб», он сразу же отправлялся по делам и, переходя из учреждения в учреждение, выполнял поручения начальства, которое считало юрисконсульта своей правой рукой.
Однако далеко не все дневные визиты Георгия Карловича Вермана имели отношение к его служебным обязанностям. Случалось, он заходил в частные дома и в учреждения, никак не связанные с экспортом зерна, или останавливал кого-нибудь на улице. Нередко его могли видеть в кафе с одним из многочисленных знакомых за чашкой кофе, а то и за бокалом легкого вина.
Все это не удивительно, потому что юрисконсульт считался в городе фигурой заметной. Его знали очень многие. Верман был человеком весьма щепетильным в новых дружеских связях. Компания, группировавшаяся вокруг него, была тесно сплочена общими интересами, вкусами, старинной приязнью. Она состояла из людей определенного общественного положения — адвокатов, докторов, преподавателей институтов, видных инженеров. Войти в этот круг новому человеку было довольно трудно.
Верман очень дорожил своей семьей. Жена его была еще молода или, во всяком случае, моложава и привлекательна. Она нигде не служила и, если не считать нечастых визитов к приятельницам, выходила из дому всегда вместе с мужем: в театр, на концерт, на очередной суаре или пикник в «свою компанию», где она, как и ее супруг, находилась в центре внимания. Все остальное время она отдавала дому, который вела образцово, и воспитанию сыновей. Елена Викторовна хорошо играла на фортепьяно, знала французский и немецкий и даже когда-то пописывала стихи. Верманы жили в собственном домике на Очаковской улице и держали прислугу, молодую дивчину, выписанную через каких-то родственников из деревни.
Эта жесткая почва реальности...
— Ну и что, смахивает кто-нибудь из Верманов на посольского адресата? — спросил я.
Кирилл курил в своем любимом феодальном кресле, а я, присев боком на подоконник, следил за оживленной вечерней улицей. Славин отсутствовал.
Кирилл приподнял брови.
— Не думаю. Ни тот, ни другой в германской армии не были, жили всегда в России. Сыну госстраховского Вермана двадцать лет, значит, старик женился еще до войны.
— Почему старик? Сколько ж ему лет?
— Много! Он восемьдесят седьмого года рождения, значит, уже сорок шесть. Вот у юрисконсульта из «Экспортхлеба» свадьба по времени вроде бы и совпадает, но он женился в Одессе.
— Постой, постой, что ты несешь? С чем совпадает свадьба?
— Как с чем? Настоящий же Верман здесь в гражданскую войну остался. В усадьбе на Большой Морской. На дочке хозяина женился.
— Так это же только твое предположение.
— Ну предположение, — неохотно согласился Кирилл, — Но это точно так и было. Вы бы на усадьбу глянули — и сразу бы поняли...
Вот оно что! Понятно... Ты, мой милый, опять попал в плен своей фантазии. Перестал трезво оценивать факты. И уже фантазия служит тебе не помощницей, а захлестывает тебя, ведет за собой, и ты видишь все сквозь призму созданных ею обстоятельств...