— Кто это меня так? — спросил я одного из болельщиков, собирая свое имущество.
Тот посмотрел на меня с удивлением, даже с оттенком снисходительной жалости.
— Как, вы не знаете нашего чемпиона? Вы еще проиграли с приличным счетом. Это же Георгий Карлович Верман...
Славину становится обидно
На следующий день к вечеру в наш номер ворвался возбужденный и торжествующий Славин.
— Есть, Алексей Алексеич! Засек!
— Все повторилось?
— В принципе. С некоторыми премилыми вариациями. И знаете, Алексей Алексеич, — мечтательно добавил Славин, — до чего ж все-таки хороша девчонка! Даже обидно...
Он был неисправим, наш неповторимый Славин...
Рита попросила Ирину Осиповну записать на нее какой-то роман Ролана Доржелеса, прочитанный военруком, а тот взял у Риты «Смерть героя» Ричарда Олдингтона. Какую все-таки скверную роль можно отвести отличной книге!
На этот раз Славин не упустил Анну Штурм, когда она вскоре после возвращения отца из библиотеки снова вышла из дому с пачкой книг под мышкой. Оставив возле домика Эрнеста Ивановича своего напарника — Сергея Иванова, Славин последовал за ней и, когда она свернула в подъезд трехэтажного дома, перед фасадом которого разрослись яблони с наливающимися плодами, тоже вошел в прохладу парадного. Анна остановилась на втором этаже и нажала пуговку звонка, а Славин поднялся выше и с площадки между этажами видел, как дверь отворила миловидная девушка в пестром халатике. «Здравствуй, Лилечка», — проговорила Анна Штурм, а та воскликнула: «Как хорошо, что ты пришла!» И обняла подругу, которая рядом с ней выглядела еще нескладнее. Дверь за ними захлопнулась.
А Сергей Иванов доложил, что Штурм никуда не отлучался. Похоже, что следующее звено цепочки было у нас в руках...
Что пил Репин?
Кирилл неотступно ходил за Георгием Карловичем Верманом, прямо-таки наступая ему на пятки. Приказ знать каждый шаг «подопечного» он воспринял добросовестно и почти буквально. К концу дня Кирилл сбивался с ног, а привычный к маршам по городу юрисконсульт «Экспортхлеба» оставался свеж, как после утренней зарядки. Тренировка!
И среди множества встреч Георгия Карловича Кирилл выделил две. Обе — в одном и том же месте: в пивной неподалеку от Судостроительного завода и с одним и тем же субъектом. Это был немолодой мужчина в засаленной моряцкой фуражке, смахивавший на опустившегося матроса-пропойцу. Он разговаривал с юрисконсультом почтительно и даже заискивающе, словно от него зависел.
Кирилл навел справки. «Моряк» оказался модельщиком Судостроительного завода по имени Омельян Захарченко. Он и вправду имел репутацию горького пьяницы, но и непревзойденного мастера. С ним беспрестанно возились — и администрация и завком. Уговаривали, клеймили позором на черной доске, льстили и премировали, несколько раз увольняли за прогулы, а потом били ему челом. Потому что Омельян творил чудеса, непосильные никому на заводе, кроме него.
Сейчас Омельян, в очередной раз уволенный для острастки, только и делал, что целыми днями путешествовал по пивнушкам и забегаловкам. А между тем все на заводе знали, что вот-вот к нему отрядят делегацию, чтоб в несчетный раз «призвать на действительную», как именовал эту процедуру сам Захарченко.
Что за дела были у бравого юрисконсульта с этим бесхребетным типом? Человек, который променял свою рабочую совесть на бутылку водки, — такой человек способен на все — так считал Кирилл. Кириллу всегда была свойственна некоторая категоричность...
Попросив у Захаряна в помощь Гришу Лялько, Кирилл поручил ему приглядывать за Омельяном Захарченко, а сам продолжал действовать на главном направлении.
Однажды утром Кирилл установил, что Георгий Карлович Верман собрался в командировку в Одессу, и, взяв с собой Сергея Иванова, выехал за ним.
Прямо из порта Георгий Карлович отправился в одесский «Экспортхлеб», провел там весь рабочий день, оттуда поехал на вокзал, пообедал в железнодорожном ресторане и сел в поезд. Вся командировка заняла около полутора суток...
Между тем в Нижнелиманск приехала на гастроли известная опера. Афиши, перечислявшие спектакли и громкие имена и титулы артистов, повергли город в меломанский угар. Молодежь выстаивала ночи за билетами на галерку. Все городское «общество», даже те, кто путал Бизе с Дузе, а Римского-Корсакова с Бестужевым-Марлинским, считали вопросом престижа попасть в театр хотя бы раз. Естественно, что Георгий Карлович и его жена мобилизовали свои связи и получили билеты на все спектакли.