Перестройка и гласность открыли новые возможности для работы историков. Одной из первых попыток комплексного рассмотрения «белых пятен» истории блокады была дискуссия историков, состоявшаяся 20-22 января 1992 г. В ней приняли участие практически все ведущие ученые, писатели и публицисты, занимающиеся военной тематикой. Стенограмма почти 200 выступлений, а также подготовленных текстов составили ядро опубликованной в 1995 г. книги. Как отмечает в предисловии составитель книги В. Демидов, «читатель впервые, пожалуй, не встретит здесь былого пресного «единомыслия», всезнайства и не подлежащих сомнению истин».[31]
Сборник статей «Ленинградская эпопея. Организация обороны и население города Ленинградская эпопея. Организация обороны и население города», утвержденный к печати Санкт-Петербургским филиалом Института российской истории РАН 1995 г., во многом носил новаторский характер. Основной особенностью его авторов, по мнению В.А. Шишкина, была попытка «рассматривать события исключительно с позиций научной объективности» по целому ряду важнейших вопросов. К их числу относились: стратегическое значение битвы за Ленинград; роль партийной организации в обороне города, включая допущенные ею просчеты; поддержание коммуникаций с Большой землей; культурная и научная жизнь; военно-промышленный комплекс города; настроения защитников и населения Ленинграда; религиозная жизнь в осажденном городе и др.[32]
Существенный вклад в изучение настроений рабочих и ополченцев, защищавших Ленинград, в наиболее тяжелые первые месяцы войны внес А.А. Дзенискевич. Опираясь на материалы Кировского райкома ВКП(б), а также Горкома партии и политотделов армии народного ополчения, он показал, что начало войны характеризовалось не только высоким патриотическим подъемом ленинградских рабочих, но и «отрицательными явлениями» — «распространялись всевозможные слухи, выплеснулась на поверхность озлобление обиженных, притесненных, прошла волна справедливых критических высказываний в среде рабочих, возмущенных и обеспокоенных явными ошибками партии и правительства во внутренней и внешней политике». Наряду с деятельностью противника по распространению слухов и листовок, одной из причин нервозности населения была нераспорядительность самой власти, осуществлявшей некоторые мероприятия без должной подготовки. Одним из них была эвакуация детей в различные районы Ленинградской области, вскоре оказавшихся в районе боевых действий, что вызвало большое волнение среди женской части населения. Подытоживая характеристику настроений рабочих Ленинграда в первые месяцы войны, А.Р. Дзенискевич обратил внимание на то, что постоянно в зафиксированных выступлениях рабочих звучали упоминания о гражданской войне и куда реже — о зимней войне с Финляндией. «Относительно редко говорили рабочие о «завоеваниях социализма» и о своем благополучии. Почти не встречается национальная тема... Чаще возникает тема традиций, мести, кровного родства, дела отцов-сыновей и т.д.». В основе массового патриотического подъема большинства рабочих лежала совокупность причин, и прежде всего, «исконный национальный патриотизм», «территориальный патриотизм», связанный с защитой своего города, своего предприятия, дома и своих семей, и, наконец, известная идеологизированность мышления ядра ленинградского рабочего класса.[33]
Новаторский характер в изучении политического контроля в период сталинизма в Северо-Западном регионе носит монография В.А. Иванова. Одна из глав книги специально посвящена деятельности правоохранительных органов в блокированном Ленинграде. Автору удалось ввести в научный оборот значительное число документов наркомата внутренних дел, раскрывающих основные направления его работы в годы войны, а также взаимодействие с военным советом Ленинградского фронта и руководством Городского комитета ВКП(б). Впервые в отечественной литературе затрагиваются вопросы деятельности негласного секретно-политического отдела, военной цензуры, прослушивания телефонных разговоров и т.д. Одна из важнейших идей, высказанных в книге, созвучна взглядам представителей школы тоталитаризма. В.А. Иванов полагает, что в условиях войны государственный аппарат полагался на использование страха как «мощного регулятора поведенческих навыков и умений... людей. Отсюда напрашивался только один вывод — его следовало не только постоянно генерировать, но и придавать ему черты ритуальности, эстетизировать».[34]
32
Ленинградская эпопея. Организация обороны и население города / под ред. Ковальчука В.М., Ломагина Н.А., Шишкина В.А., СПб, 1995.
33
Дзенискевич А. Р. Фронт у заводских стен. Малоизученные проблемы бороны Ленинграда (1941-1944). СПб, 1998. С. 77-78.
34
Иванов В. А. Миссия ордена. Механизм массовых репрессий в Советской России в конце 20-х-40-х гг. (на материалах Северо-Запада РСФСР). СПб, 1997. С. 276-285.