Как явствует из документов германских спецслужб, немцы уделяли огромное внимание военному потенциалу Ленинграда, деятельности ленинградских предприятий и с удивлением для себя обнаруживали все новые и новые данные как о количественных, так и о качественных параметрах вооружений, производимых в городе на Неве. Показания военнопленных и перебежчиков подкреплялись наличием сверхсовременных видов оружия на фронте, во что трудно было поверить, имея в виду условия, в которых находился Ленинград. После захвата под Ленинградом 12 сентября 1941 г. «катюши» технический отдел абвера поставил задачу собрать максимум возможной информации об этой системе залпового огня и с этой целью был издан специальный приказ, направленный на выявление в среде военнопленных всех, кто имел какое-либо отношение к разработке и производству «катюш».
Анализ немецких документов показывает, что СД и военная разведка взаимодействовали друг с другом. Айнзатцгруппа А неоднократно подчеркивала, что она тесно взаимодействует с военным командованием командование 16-й и 18-й армий, а также корпусов, которое проявляло большой интерес к информации о Ленинграде, полученной СД (сводки от 7 ноября, 21 ноября и 1 декабря 1941 г., 2 января 1942 г.). Шталекер информировал Берлин о том, что отдел 1с группы армий «Север» три четверти информации о Ленинграде получил из сводок айнзатцгруппы А.[75] Действительно, военная разведка нередко в своих отчетах использовала данные, добытые органами СД. Однако взаимодействие, о котором писала служба безопасности, имело во многом односторонний характер. Сама СД от военной разведки не получала практически ничего. Этот приводило к наличию существенных лакун в представлении СД о ситуации на Ленинградском фронте, особенно в таких вопросах, как персональный и качественный состав военно-политического руководства фронта. Анализ немецких документов показывает, что в то время как военная разведка в середине октября 1941 г. располагала детальными данными о командном составе Красной Армии, находящейся в полосе действий группы армий «Север» вплоть до уровня полка[76], СД испытывала трудности с определением того, кто осуществляет политическое руководство и контроль в блокированном Ленинграде.
Трофейные советские документы, допросы военнопленных и перебежчиков не оставляли сомнений в том, что капитуляции Ленинграда ждать бесполезно. Власть в городе прочно находилась в руках командования Ленфронта и органов государственной безопасности.
Обладая обширными источниками информации и довольно большим аппаратом для их обработки, немецкие спецслужбы не всегда поспевали за стремительным развитием ситуации в Ленинграде и не оказывали существенной поддержки оппозиционным настроениям.[77] Безусловно, пропаганда сдачи города велась постоянно и достаточно активно как через распространение листовок, так и засылаемых в город агентов.
В конце октября 1941 г. немцы были уверены в том, что вот-вот все запасы продовольствия иссякнут и в городе наступит катастрофа. Кроме того, ясного указания военно-политическому руководству о том, что необходимо предпринять на ленинградском направлении (кроме бомбежек выявленных объектов) на уровне оперативном (не говоря уже о стратегическом) ни СД, ни военной разведкой не делалось. В этом смысле роль спецслужб в механизме принятия решений на уровне группы армий сводилась, по-видимому, лишь к информированию.
Материалы спецслужб нацистов в неменьшей степени говорят об их составителях, нежели о ситуации в блокированном Ленинграде и в частях действующей армии, защищавших его. Ярко выраженный идеологический подтекст, антикоммунизм и антисемитизм, о котором уже упоминалось, а также завышенные ожидания близкого краха защитников города — все это присутствует в документах СД и военной разведки. Так называемому «еврейскому» вопросу неизменно отводилось одно из первых мест. Фиксировались малейшие проявления антисемитизма среди ленинградцев, давались рекомендации органам пропаганды усиливать именно это направление работы, поскольку «наконец-то природный антисемитизм проснулся в русских»[78]. Вместе с тем, следует подчеркнуть, что выводы о поведении лиц еврейского происхождения имели под собой некоторые фактические основания — показания военнопленных и дневники погибших красноармейцев. Например, перебежчик капитан-лейтенант Бурчаков на допросе 22 ноября 1941 г. без каких-либо наводящих вопросов со стороны офицера немецкой разведки показал, что из города в основном эвакуировалось еврейское население. Он же показал, что в условиях надвигающейся голодной смерти спецчасти, состоящие «сплошь из политруков и евреев» и готовые по малейшему подозрению расстрелять кого угодно, удерживают солдат в окопах. Наконец, на тех же «коммунистов и евреев» была возложена задача уничтожать тех, кто пытался перейти к немцам.[79]
76
В некоторых случаях приводилась информация о командирах и комиссарах батальонов и рот. — Национальный архив США. Командование 18-й армии. Микрофильм. Т-312-1580/1135-1138.
77
В ряде случаев противник весьма оперативно реагировал на появление советских трофейных документов. Например, приказ Военного Совета Ленфронта № 0098 от 5 октября 1941 г. о братании в полосе обороны 289-го отдельного пулеметного батальона 55-й армии попал в распоряжение немецкой разведки и был переведен 14 ноября 1941 г. Роты пропаганды использовали этот факт в своей подрывной деятельности. — Национальный архив США. Командование 18-й армии. Отдел 1с. Микрофильм. Т-312-1580/966-967.
78
Есть достаточные свидетельства того, что антисемитизм, к сожалению, имел место еще до начала блокады. Например, 29 августа 1941 г. на бюро Кировского РК ВКП (б) Ленинграда обсуждался вопрос «Об антисоветских слухах, антисемитизме и мерах борьбы с ними». — ЦГАИПД СПб. Ф. 417. Оп. 3. Д. 34. Л. 2-3.
79
Что знал Бурчаков о событиях в Ленинграде, сказать трудно. Из допроса явствует, что после ранения он был помещен в госпиталь в Ленинграде и находился там с 24 июля по 9 сентября. Затем Бурчаков получил отпуск и провел в городе еще 10 дней, после чего его отправили под Ораниенбаум. Оттуда он и совершил побег к противнику. Очевидно, что об эвакуации он определенно судить не мог, в противном случае в допросе было бы указание на специальную осведомленность допрашиваемого. Вероятно, речь шла о выражении весьма распространенных настроений, которые могли подогреваться разговорами об эвакуации в госпитале. — Национальный архив США. Командование 18-й армии. Отдел 1с. Микрофильм. Т-312-1580/266.