Материалы спецслужб оказывали важное воздействие на качественную и количественную сторону немецкой пропаганды, предлагая использовать лозунги действия, которые впоследствии подчас находили отклик у части населения Ленинграда (например, составление списков активных сторонников советской власти — т.н. «Комитет общественного спасения», всевозможные «домовые комитеты», распространение листовок и ведение пораженческой агитации, помощь в наведении немецких самолетов во время воздушных налетов и т.д.). В то же самое время следует отметить, что немецкие спецслужбы просмотрели первый и наиболее серьезный кризис власти и управления осажденным городом в первой половине сентября 1941 г., не предложив военному командованию соответствующей стратегии поведения; значительно преувеличили численность населения города, тем самым, дав основания для более оптимистических (для немецкой стороны) прогнозов относительно нарастания продовольственного и сопутствующих кризисов в Ленинграде; исключительное внимание проблемам минирования важнейших объектов города, которое началось, согласно немецким источникам, существенно раньше прибытия в город со специальной миссией В.Н. Меркулова, могло дезориентировать военное командование, и было объективно на руку тем, кто хотел защищать Ленинград до последней возможности.
В процессе работы нами была предпринята попытка выявить документы в американских и английских архивах о том, что знали руководители союзных держав о положении в Ленинграде в период блокады. Такое любопытство было вполне оправданно, поскольку союзники (особенно англичане) были кровно заинтересованы в точной информации о том, что происходило в СССР в целом и на важнейших театрах военных действий, в частности. Возможность сепаратного мира с Германией в начале сентября 1941 г.[81], судьба Ленинграда и Балтийского Флота, как известно, нашла свое отражение в переписке Сталина и Черчилля. Однако, ни в архиве Черчилля в Кэмбридже, в котором нам довелось поработать в 1998 г., ни в Национальном архиве США и Архиве Национальной безопасности в Вашингтоне в материалах дипломатических ведомств и спецслужб союзников каких-либо интересующих нас сведений о положении в Ленинграде, настроениях, страшном голоде, массовой смертности гражданского населения нам обнаружить не удалось. Активная работа американской разведки в отношении СССР началась несколько позднее[82], и в 1945-46 гг. она уже была в состоянии представлять американскому президенту аналитические обзоры о важнейших внутриполитических событиях и о настроениях населения.
Органы госбезопасности выполняли одну из важнейших функций в обороне города. Чем тяжелее становилось положение на фронте вокруг Ленинграда, и чем реальнее была угроза сдачи города, тем большее значение отводилось органам внутренних дел и государственной безопасности. Все важнейшие мероприятия по превращению города в крепость, а в случае необходимости — и подготовке к его сдаче — проводились при непосредственном участии УНКВД и УНКГБ.
Документы УНКВД/УНКГБ позволяют восстановить реальную ситуацию с радикализацией настроений в городе, с наличием продовольствия в городе на всем протяжении блокады и связанных с этим настроениях, показать степень информированности местной и центральной власти о смертности населения, на основании которого принимались важные политические решения. Мы вполне солидарны с А.Р. Дзенискевичем, полагающим, что в силу ряда причин у органов внутренних дел была «как бы своя, облегченная, уменьшенная статистика», и что приводимые чекистами данные обозначают минимальное количество жертв в период блокады Ленинграда.
Существует немало скептиков, которые сомневаются в адекватности отражения в документах УНКВД настроений в осажденном городе, полагая, что ведомственные наслоения практически невозможно снять. Есть и такие, кто вообще считает исследование той части спектра настроений, которые нашли свое отражение в материалах политконтроля, «очернительством», вольной или невольной попыткой дегероизировать подвиг ленинградцев. Еще раз отметим, что поведение и, тем более, настроения населения не следует оценивать с позиции сегодняшнего дня и той информации о планах Гитлера в отношении Ленинграда, которая стала известна после войны. Осенью 1941 г. и в первую блокадную зиму даже начальник Главного Политического Управления РККА Л. Мехлис испытывал затруднения с доказательствами «человеконенавистнической сущности» немецкого фашизма. Он направлял в политорганы Красной Армии директивы предоставить материалы, которые можно было бы использовать в пропагандистских целях. Вполне естественно, что и в Ленинграде были люди, искренне верившие в то, что превращение его в «открытый» город могло спасти жизни сотен тысяч людей. При этом речь отнюдь не шла об отрицании режима или отсутствии патриотизма. В конце концов, в свое время не кто иной, как Ленин, настаивал на «похабном» мире с Германией.
81
5 сентября 1941 г. Черчилль информировал Рузвельта о послании Сталина от 3 сентября, которое дало ему основание задуматься о возможном намерении советского руководства заключить сепаратный мир с Германией. — Churchill Archive (CHAR), 20/42A/ P. 73.
82
Б. Кац в исследовании об истории американской разведки в годы войны указывал, что в начале сентября 1941 г., когда достоверная информация о возможности СССР продолжать сопротивление была необходима как никогда, выяснилось, что в кадровом, оперативном и других отношениях дипломатическая и разведывательная службы США были оснащены явно недостаточно. Требовалось время, чтобы созданный внутри управления стратегических исследований русский отдел смог воссоздать общую более или менее реальную картину политического и экономического положения в СССР. Даже летом 1943 г. указывалось на острый дефицит информации об СССР, необходимой для анализа. — Barry M. Katz. Foreign Intelligence. Research and Analysis in the Office of Strategic Services 1942—1945. Cambridge (Mass.). Harvard University Press, 1989. P. 138-149.