Он рассмеялся. Филипп, почувствовав, как его переполняет презрение, чуть не начал хамить.
— Что, если на площади Терн, в «Ля Лоррен»? От тебя в двух шагах. Буду ждать внутри — на улице прохладно…
— Договорились.
— Тогда до встречи.
Филипп не мог прийти в себя.
Ведь должен же Ролан понимать, что проиграл окончательно. Причем сам виноват. Если бы не соблазнил Марилену, еще существовала возможность договориться. А теперь… Он не получит ни гроша. «Раздавлю его, — подумал Филипп. — Как червяка. Посмотришь, как я тебе помогу».
Через четверть часа он добрался до площади Терн. Дул ветер. Движения почти не было. Он пересек площадь и вошел в кафе. Ролан уже ждал его с дружеской и приветливой улыбкой на лице. Протянул Филиппу руку, и тот почти помимо воли пожал ее.
— Что будешь пить? Коньяк? Официант, два коньяка… Да, старина! Какое потрясение! До сих пор не могу опомниться после этой истории с завещанием… Сам понимаешь, поэтому я и попросил встретиться… Знаю, между нами произошла небольшая размолвка на сентиментальной почве… Ну и что? Не станем же мы делать из мухи слона… Думаю об этом с самого утра. У меня к тебе предложение.
— Бесполезно, — проговорил Филипп. — Я умываю руки. Завтра же напишу прокурору республики заявление, что Симона погибла в Джибути и что Марилена…
— Глупо. Ты посчитал, сколько потеряешь?
— Не собираюсь считать.
— Да? И все же… В одном случае ты получаешь все, разумеется при условии, что Марилена не воскреснет. В другом… подожди, дай мне закончить… наследство переходит к Марилене, но поскольку она племянница, то налоги съедят пятьдесят пять процентов общей суммы или что-то около этого… В конечном счете ты получишь не больше того, что отошло бы тебе по нашей договоренности.
— Мне все равно.
— Черт возьми! Ты зол на меня до такой степени?
Официант принес коньяк. Какое-то время они хранили молчание.
— Но, — проговорил наконец Ролан, — я ведь прошу необязательно половину…
Подождал, наблюдая за реакцией Филиппа, как за игроком в покер, взявшим новую карту.
— Все равно нет, — ответил Филипп.
Ролан притворился, что не слышит.
— Понимаю, — продолжал он, — половина — это много. Ведь в конце концов, заниматься всем придется тебе… вложение капитала, использование процентов, в общем, неблагодарный труд… Согласен на одну треть… В этом случае тебе достается приличная сумма.
— Нет.
— Ты меня разоряешь, — рассмеялся Ролан. — Ладно… Дай четверть. Я не привередлив.
— Не получишь ни трети, ни четверти.
— Это твое последнее слово? Надеюсь, ты знаешь, какие неприятности тебя ждут с правосудием. Присвоение чужой личности — это очень серьезно.
— Не твое дело.
Филипп наклонился к Ролану, он уже не мог сдерживать себя.
— Теперь я понимаю, почему Симоне так хотелось отделаться от тебя. Она очень быстро увидела, что ты… просто мелкий вымогатель.
— Не будем преувеличивать, — невозмутимо ответил Ролан. — Мое предложение остается в силе. Оно вполне разумно и дает вам возможность избежать судебного процесса. Прошу тебя, передай его жене. Решать ведь не тебе, а ей. Официант… Сколько с меня?
Небрежным жестом он отказался от сдачи.
— Тебя подвезти? Машина стоит у входа.
— Нет, лучше пройдусь.
Филипп встал. Ролан ухватил его за рукав.
— Помнишь поговорку? — сказал он. — Утро вечера мудренее. Позвони завтра утром. И не забудь: я прошу четверть. Это подарок.
Филипп резким движением освободил руку и вышел на улицу. Ролан закурил сигарету. Посмотрел в стоящее перед ним зеркало. «Да, парень, — пробормотал он, — вот ты и остался не у дел».
Филипп шел быстрым шагом. Он начал подводить итоги и остался доволен. Старик умер. Состояние само плывет в руки. Того, что останется после уплаты налогов, ему хватит с головой. Но главное… главное… С Роланом покончено — он уже не сможет сделать ничего, ничего. Слава богу. А если он еще посмеет приставать к Марилене, тогда что ж, он без колебаний набьет ему морду. И сделает это с огромным удовольствием.
Почти пустынная улица уходила в ночь. Лишь изредка проезжали машины. Сейчас парижане рано ложатся спать. Филипп вспомнил время, когда в этот час по тротуарам прогуливались толпы народа. Он дошел до улицы Ниель и, не глядя на светофор, начал переходить пустое шоссе. Шум двигателя, ревевшего на полных оборотах, заставил его вздрогнуть. Слева от него вдруг появилась машина. Ему захотелось броситься прочь, а в голове пронеслось: «Это он!» Внезапно зажглись фары, ослепившие Филиппа, как кролика, выбежавшего на проселочную дорогу. От удара правым крылом его бросило на капот, потом он скатился на мостовую и больше уже не шевелился, растянувшись в пыли осколков стекла, отсвечивавших то красным, то зеленым цветом, и так до бесконечности…