Она быстро себя одернула. Ей нужно чем-то заняться: если она этого не сделает, то сойдет с ума. Прогулки верхом отпадали – Алекс считал их слишком требующими усилий и распорядился, чтобы ей не давали лошадей. А если она попытается работать на цветочных клумбах в саду, то садовник, также выполняющий инструкции Алекса, вежливо, но твердо положит этому конец.
Тогда остается поездка в город. Там есть магазин, в котором продается приданое для новорожденных, расшитое вышивкой ручной работы, туда она ездила на прошлой неделе, но…
Но и это отпадало. «Блейзер» требовал ремонта. Шофер вчера здорово перепугался, когда тормоза чуть было не отказали. Он договорился отправить автомобиль в ремонт в конце недели, и до тех пор она была лишена транспорта.
Уитни вздохнула. Ну, тогда она пойдет и искупается. Плаванье – хорошее упражнение. Даже Алекс не сможет поставить ей это в вину.
Она пошла в дом, в свою комнату. Торопливо сняла свое легкое хлопковое платье и белье. Проходя мимо зеркала, она увидела свое отражение, остановилась, повернулась и стала себя внимательно рассматривать.
Теперь ее тело и в самом деле изменилось. Груди стали более полными, живот округлился, а в лице и в выражении глаз появилась какая-то мягкость, которой не было прежде. Она улыбнулась и прижала руки к животу. Этот ребенок начнет вскоре шевелиться – так сказал доктор. Она не могла дождаться, когда же это произойдет.
Улыбка ее увяла. Алекс никогда не почувствует, как он будет шевелиться в ее чреве. Для этого нужно, чтобы он по крайней мере прикоснулся к ней. А насколько она понимала, он никогда больше не захочет это сделать. Он и так едва смотрит на нее. Она замечала, как изменялось его лицо, когда он думал, что она не видит его, – как будто… как будто он смотрел на что-то, чего не хотел видеть вовсе.
– Уитни? Прости, что побеспокоил тебя, но… Она задохнулась и резко повернулась к двери спальни как раз в тот момент, когда Алекс вошел в комнату. Он замолчал, не договорив, окинул ее взглядом с головы до ног, потом сверкнул улыбкой и отвернулся.
– Что за чертовщина, что ты делаешь в таком виде?
Глаза ее наполнились слезами.
– Тебя никто не просил сюда входить, – сказала она. Руки ее тряслись, когда она натягивала на себя джинсы и хлопковую майку. – Неужели тебя так и не научили стучать в дверь?
Он пожал плечами и с шумом выдохнул.
– Ты права. Извини.
– Ладно, – сказала она через минуту. – Я одета. Теперь можешь поворачиваться.
Когда он повернулся, она сидела перед трюмо, расчесывая волосы. Он смотрел на нее некоторое время, а потом слегка покашлял.
– Я вернулся с материка на день раньше.
– Да. Вижу. – Голос ее был отрывистым и резким, и она молилась, чтобы в нем не было слышно печали, которую она чувствовала. О Господи! Это выражение на его лице, когда он увидел ее! Какой безобразной нашел он ее, какой отталкивающей!
– Я собираюсь полететь в Нью-Йорк на несколько дней.
Она дернула расческу, запутавшуюся в волосах.
– Ну и? Почему ты мне это говоришь? Он вздохнул.
– Послушай, я приехал сюда не ссориться. Я просто хотел сказать тебе, что уеду на некоторое время. Возможно, на неделю. Если я тебе понадоблюсь…
– Я знаю. Позвонить тебе в офис и сказать секретарше.
– Моя секретарша едет со мной. Уитни закрыла глаза.
– Я… я понимаю.
– Ты можешь найти меня в «Валдорф Тауэре». Она кивнула.
– Хорошо.
– Просто позвони и спроси меня. Или миссис Пальмер…
Она резко повернулась к нему.
– Я же сказала: хорошо, Алекс. Я поняла, где ты будешь и что с тобой будет твоя секретарша. – Голос ее дрожал и прерывался, и она задержала дыхание, пока не набралась уверенности, что сможет говорить дальше. – Что-нибудь еще?
Алекс внимательно посмотрел на нее, и губы его скривились.
– Нет, – резко сказал он. – Нет, черт возьми, больше ничего. До свидания, Уитни.
Она подождала, пока за ним закроется дверь, а потом спрятала лицо в ладонях. Так больше нельзя, она должна сказать ему раз и навсегда. Алекс волновался о ее физическом состоянии, но не обращал ни малейшего внимания на ее нравственные страдания. Она хотела освободиться от всех этих переживаний, но не могла. А ведь ей нужно думать о ребенке.
Она высморкалась, потом поднялась на ноги.
– Алекс, – позвала она. Босиком она сбежала вниз по ступеням. – Алекс, когда ты вернешься из Нью-Йорка…
В прихожей было пусто. Она распахнула дверь и выскочила на подъездную дорожку. «Рэнджровер» все еще стоял у входа. Значит, он не уехал. Но где же он?
Садовник пропалывал розы, которые росли вдоль подъездной дорожки.
– Ито, вы не видели мистера Барона? Мужчина кивнул.
– Да, миссис. Он только что уехал. Уитни нахмурилась.
– Как это уехал? Его автомобиль еще тут.
– Мистер Барон велел сказать Джону, чтобы он посмотрел его. Он говорит, что шина спустила.
Шина спустила. Да, вот тут, проколотая покрышка. Но если Алекс оставил «рэнджровер»…
Она почувствовала, как ледяная рука сжимает горло.
– Ито? Мой муж – он что, взял «блейзер»? Старик улыбнулся.
– Да, миссис. Он взял вашу машину. «Блейзер»… «блейзер» с неисправными тормозами… Алекс доедет до первого крутого поворота, поставит ногу на тормоз, и, вместо того чтобы затормозить, машина станет набирать скорость, пока не съедет с дороги, медленно переворачиваясь, а потом упадет вниз на скалы…
– О Господи!
Уитни побежала за дом к конюшне. Ее дыхание, казалось, было таким же громким, как стук сердца.
– Пожалуйста, – шептала она. – О пожалуйста, пусть ничего не случится с Алексом!
Ее конь тихо заржал, когда она набросила на него уздечку и мундштук, а потом вывела из конюшни.
– Пошли, – говорила она, – пошли, Абдулла, давай, мальчик.
Прошло несколько лет с тех пор, как она ездила верхом без седла, но она схватилась за длинную развевающуюся гриву и без колебаний взгромоздилась на спину лошади, вонзив пятки ей в бока. Перепуганное животное сделало несколько неуверенных шагов вперед, и Уитни, натягивая вожжи, наклонилась низко, к его шее и ударила его ногами снова.
Конь рысью помчался из конюшни и выбежал на дорогу. Уитни слышала, как садовник звал ее, слышала испуганные крики конюха, а потом все, что она могла слышать, был свист ветра в ушах.
Позднее, когда Уитни пыталась воссоздать все, что случилось дальше, она могла вспомнить только какие-то обрывки. Она вспоминала дорогу, извивающуюся впереди, солнце, отражающееся от автомобиля Алекса, первый крутой поворот, ожидающий на некотором расстоянии, как свернувшееся тело спящей змеи. Она вспоминала, как смотрела на окруженный изгородью луг, который расстилался параллельно дороге, как раз перед этим ужасным поворотом, вспомнила, как она направила коня в мягкую траву в этом отчаянном соревновании со временем.
Она наклонилась и прямо в ухо приказала:
– Давай! Тебе нужно это сделать, мальчик.
Она помнила, как перелетела через изгородь, услышала скрип тормозов, испуганное ржание лошади-и все, только блаженная темнота вокруг.
Она спала, и во сне Алекс крепко держал ее. Он говорил с ней, он просил ее открыть глаза и посмотреть на него.
– Пожалуйста, любимая, – говорил он, – пожалуйста.
Она вздохнула и глубже зарылась в тепло его рук. Голос – голос Алекса – продолжал призывать ее проснуться. Но она не хотела. Если она сделает это, удивительный сон закончится. Она откроет глаза-и окажется одна, как всегда. Алекса не будет рядом.
– Уитни, посмотри на меня. Давай, любимая. Открой глаза.
Вздохнув, она выполнила его просьбу и обнаружила себя в какой-то комнате – в ее комнате. В постели. Но это был не сон. Алекс и в самом деле был рядом. И он обнимал ее.
Неожиданно воспоминания нахлынули на нее. Автомобиль, дорога, лошадь…