Она почти, зашаталась под тяжестью первого мешка, но не показала виду, хотя, когда они разгрузили машину, у нее ныли спина и руки. Самое главное – ей было хорошо. У незнакомца отличное чувство юмора, он постоянно заставлял ее смеяться, и время пролетело незаметно.
Когда они закончили, он вытер руку о джинсы и протянул ей.
– Большое спасибо. – Он замолчал, и мальчишеская усмешка растянула уголки его губ. – Мы даже не представились друг другу. Я – Энди.
– Уитни, – сказала она, вкладывая свою руку в его.
Несколько месяцев спустя она припоминала, что в этот момент что-то промелькнуло у него в глазах.
– Уитни Тернер?
– Да, – ответила она и, возможно, из-за того, что отец этим летом постоянно внушал ей, кем она была, подняла подбородок почти вызывающе. – Это имеет значение?
– Нет, – ответил он тотчас же, – никакого. Последовало молчание, а потом Энди опустил свою руку.
– Ну, – сказал он, – еще раз спасибо.
Когда он повернулся, чтобы уйти, Уитни неожиданно сделала шаг вперед.
– Ты не хочешь… не хочешь ли ты лимонада? Он улыбнулся ей ослепительной улыбкой.
– Конечно. Очень хочется пить.
С этого началась их дружба. Тот первый день они провели вместе, разговаривая обо всем и ни о чем, пока наконец Энди не сказал, что, если он не вернется к своей работе, он может ее потереть.
Во второй раз в жизни Уитни говорила как один из Тернеров.
– Я не позволю им уволить тебя. Улыбка Энди стала холодной.
– Почему ты думаешь, что я разрешу тебе вмешиваться? Обойдусь без твоей помощи!
Чем больше узнавала она Энди, тем больше он ей нравился. Он был независимым и привык полагаться только на самого себя. Это придавало ему стойкость, выгодно отличающую его от других парней, которых она знала. Сыновья друзей ее отца или братья ее школьных подружек – все они не выдерживали сравнения с Энди.
Он зарабатывал себе на жизнь, скитаясь по Тихому океану, выполнял различную работу, и хотя она понимала, что нет ничего романтического или увлекательного в упаковке бананов или в загрузке фрахтовых судов, в его рассказах все это становилось почти интригующим. Он крепко стоял на своих ногах – во всяком случае, он никогда не вспоминал о своей семье. Ему было только двадцать лет, но он уже увидел и попробовал все. И именно это заставило Уитни соврать ему о своем возрасте. Она сказала, что ей – восемнадцать, боясь, что Энди может счесть ее ребенком, если узнает правду.
Но это была единственная ложь, которую она позволила себе. Она была открыта и честна с ним во всем остальном. Он был ее первым настоящим другом, первым человеком, с которым она чувствовала себя свободно, – и тогда, в августе, их дружба пробудила к жизни нечто другое…
День выдался горячий, знойный, какие редки на островах. Энди был свободен до обеда, и они сидели в тени огайи, за конюшней, с трудом перенося влажную духоту.
Жара стояла невыносимая. Уитни было решила предложить ему искупаться в бассейне за домом. Но в тот день ее отец должен был вернуться, и она понимала, что не стоит афишировать их знакомство с Энди. И вообще с возвращением Дж. Т. возможность встречаться с новым другом становилась весьма проблематичной.
Но должно же быть на свете какое-то прохладное место, куда они могли бы пойти вместе, подумала Уитни, и сразу же ей на ум пришло название.
– Кахуна Джордж, – сказала она счастливо. – Как я раньше не догадалась?
Энди посмотрел на нее.
– Кахуна Джордж? Что это?
– Рай с аэркондишн. Как ты смотришь на то, чтобы отправиться туда?
– Размечталась… На этом острове нет аэркондишн нигде, кроме больших отелей. – Он вытер пот со лба тыльной стороной руки. – Разве ты не читала, что заявила Торговая палата? Вам на Гавайях не нужен аэркондишн. Уитни поднялась.
– Ну что ж, они правы. Все, что нужно, – это знать, как избавиться от солнца. – Она одарила его довольной улыбкой. – Я раздобуду термос чая со льдом, а ты пока оседлай лошадей.
– У барышни галлюцинации, – застонал Энди, поднимаясь на нога и направляясь к конюшне.
Спустя час они были в Кахуне Джордж.
Уитни оказалась права, там было гораздо прохладнее. Там всегда с моря дул бриз, а густые деревья, растущие по краям лощины, давали тень, защищая от самых пронзительных солнечных лучей.
Они растянулись на сочной траве, жуя крекеры и фрукты, передавая друг другу термос и весело болтая. Неожиданно небо потемнело. Уитни, знакомая с капризами погоды, схватила Энди за руку и потащила к деревьям, но было слишком поздно. Небеса разверзлись, хлынул холодный ливень, и за какие-то секунды они промокли до нитки.
Дождь кончился так же неожиданно, как и начался, но к тому времени Уитни дрожала от холода.
– С тобой все в порядке? – спросил Энди.
– О-о-отлично, – кивнула она, хотя зубы ее исполняли танец с кастаньетами.
Энди обнял ее и прижал к себе. До этого он никогда не касался ее, разве что случайно, и теперь на нее нахлынули тысячи ощущений. Она чувствовала твердость обнимающей ее руки, влажность рубашки, запах его кожи, нагретой солнцем.
Дрожь пробежала по ней, дрожь, которую Энди понял неправильно. По крайней мере так она думала тогда. Позднее Уитни догадалась, что он намеренно вел себя так, как будто не понимал, что с ней.
– Ты замерзла, – шепнул он, и не успела она запротестовать, как он снял свою рубашку и набросил ей на плечи.
Eе сердце замерло, когда его руки коснулись ее.
– Энди…
– Не возражай, – сказал он. – Ты простудишься.
– Нет. И тебе самому нужна рубашка. Без нее…
Без нее он был полуобнаженным. Она проглотила слова, а краска залила ей щеки, пока она не отрываясь смотрела на него. Кожа у Энди была золотого цвета, как летняя трава на северном лугу, а на груди росли густые волосы, и в них капли блестели как бриллианты.
Она почувствовала ком в горле.
– Энди, – начала она, и в этот момент он протянул руку и начал застегивать пуговицы рубашки, накинутой на нее.
У нее перехватило дыхание, когда его рука слегка дотронулась до ее груди. Она почувствовала, как все ее тело устремилось навстречу ему, а с губ сорвался не то всхлип, не то стон.
Рука Энди замерла.
– Уитни? – позвал он тихо.
Она прошептала его имя, и они оказались в объятиях друг друга, целуясь с такой страстью, какую по своей невинности она и представить не могла.
Даже сейчас, девять лет спустя, Уитни помнила жар этого первого объятия. Стоя в своей бело-розовой спальне, она закрыла глаза и вспоминала ощущение скользкой от дождя кожи Энди под ее дрожащими пальцами, запах его тела, когда он увлек ее вниз на мягкую траву, вкус его губ.
Уитни закрыла лицо руками. Негодяй, он все распланировал, вплоть до последнего момента. Она еще долго удивлялась, почему он не овладел ею в тот день. Видит Бог, он вполне мог это сделать, потому что, когда он перестал ее целовать, у нее голова кружилась от желания.
Теперь-то она не сомневалась: он не был готов к тому, чтобы в тот поддень их отношения зашли так далеко. Ему нужны были лучшие декорации и определенная аудитория для следующего этапа мерзкого плана.
А тогда он осторожно, как будто она была такой хрупкой, что могла рассыпаться в его руках, отодвинул ее от себя. И так было каждый раз в течение следующих двух недель, пока наконец Уитни до боли не захотела, чтобы он овладел ею.
Со всей невинностью своих шестнадцати лет она думала, что любит его и что он тоже ее любит. Возможно, именно эта уверенность сделала тот последний день особенно унизительным и болезненным.
День начался плохо. Разнеслась весть, что ее отец, который все еще был в отъезде, приезжает домой следующим вечером. На этот раз он останется на месяц, и это означало, что Уитни снова будет под неусыпным оком.
Такая перспектива наполняла ее отчаяньем, и она старалась не думать о том, что ждет ее впереди. Они были с Энди в конюшне, когда солнце уже клонилось к морю. Уитни лежала в его объятиях на ложе из сладко пахнущего сена, почти потеряв голову от ощущения его твердой возбужденной плоти. Он хотел ее – и даже одежда, разделяющая их, не могла скрыть этого.