Выбрать главу

Скандальная история приключилась вчера. Нам нужно было промыть целую кучу проб у подножия Пытляна. Пробы должен был промыть Лешка. Валька как заводной ходил по склону с рюкзаком, подтаскивая их к реке, а мы лежали в палатке и, отчаянно дымя махрой, обивали свои маршруты. Пронзительный ветерок гулял по долине, глухо шумела вода под наледью, чертыхался у ручья Лешка.

Пробы были готовы часа через два.

— Так быстро! — удивился Виктор и начал проверять мокрые мешочки. Через минуту он выругался, громко и грубо. Пробы лежали перед ним, как неопровержимая цепь прокурорских обвинений. Привычно чернели отмытые до блеска первые утренние шлихи и с наглым белесым отсветом лежали на мокрой ткани последние. Лешка явно халтурил. Он стоял перед нами, в непривычном смущении опустив голову. Синяя от холода шея и красные сосиски-пальцы с белыми бобами-суставами. Эх, парень! Видно, мама твоя не гоняла тебя в свое время полоскать бельишко в проруби. И мы напрасно жалели тебя, когда сами таскали к воде эти пробы. Зря Валька потел все утро на склоне.

— Что ж ты, сволочь образованная! — рассвирепел Валька.

— Прекрати, Валентин! — сказал Виктор, обретя руководящее спокойствие. — Завтра перехода не будет. Шлихи перемоем всей партией.

— Я не буду больше носить эти пробы, не буду!

— Еще раз говорю, завтра будем работать все.

Вечером, как это часто у нас бывало, Виктор ударился

в воспоминания про знаменитый рейд по Чегитуни осенью сорок седьмого. Пяткой пробивали лед и совали в эту дырку руки с лотком. Намертво поморозил тогда ноги Миша Жаров. с жестоким радикулитом слег Олег Веселии. Никто не удивлялся. Ведь это не обычная служба, за которую в конце месяца дают человеку несколько сотенных билетов, а соль нашей работы.

Потом, следуя капризному течению вечерней мужской беседы, перешли мы на Ренессанс и французскую революцию и узнали, кстати, что, по мнению Марии-Антуанетты, ад — это то место, где спят на жестких простынях. Под этот «королевский» разговор и уснули.

Утрам, выбравшись из палатки, мы дикими прыжками старались разогнать сон и проклятый утренний холод. И вдруг в сотне метров от себя увидели Лешку. Наш парень стоял у воды и, как ребенка, качал люльку-лоток.

— Вот, — сказал Лешка, — еще восемь осталось. Я вам не Мария-Антуанетта…

— Чудак ты, Лешка, — буркнул Виктор и толкнул Сергея в бок. Сергей ловкой подножкой сбил нас с Лешкой, и мы втроем здорово намяли бока Виктору. Люблю, когда вот так начинается день.

Только Валька стоял в стороне и, прищурившись, смотрел на мешочки со шлихами, изредка сплевывая в сторону.

Я нечаянно оказался свидетелем конфликта между Валькой и Лешкой. Все ребята разбрелись куда-то, и Валька с Лешкой остались одни в палатке. Видимо, они не знали, что я стою рядом и все слышу.

— А ты, Лешка, сволочь все же, — совсем спокойно обронил

Валька. — Ведь это же понимать надо. Виктор говорил, что от

каждого шлиха зависит, найдем мы эту ртуть или нет. Ты же

видишь, что все работают одинаково: и мы с тобой, и начальст

во наше— никто же не отлынивает. И какие это ребята! Я из-

за того рюкзака повеситься готов был, а ведь никто ни слова.

Понимаешь? А ты жульничать. У нас на заводе тебя бы возле проходной задавили.

Мне очень хотелось услышать, что же ответит Лешка, но Лешка молчал, Я долго и откровенно подслушивал, но Лешкиых слов так и не услыхал. Зато вечером, когда мы щипали уток и разводили костер, Лешка непривычно старательно хлопотал вместе со всеми.

Люди на всей планете! Послушайте меня, я обращаюсь к вам. Нам нелегко сейчас. Попросту говоря, очень есть хочется. Но мы обязательно найдем вторую бочку на озере, и единственное, что будет напоминать об этой голодовке, так это наши фигуры, приобретшие элегантную стройность. И все же мы грязны и грубоваты. Мы уже третий месяц не видели кино, не шутили с девушками. За это время, вероятно, много прекрасных книг появилось и исчезло с прилавков магазинов и много аплодисментов отзвучало в театрах. По-разному живут на земле люди. Многие жарятся сейчас под солнцем на пляжах Днепра или в Крыму. Другие ребята, а не наши «гномы», войдут в сборную московских вузов по борьбе. Нам надо бродить по тундре. Это будет продолжаться каждое лето до тех пор, пока нам не стукнет сорок и склеротические узлы опутают ноги.

Очень хорошо, люди, что вы никогда не сможете прочесть эту страничку. Есть-то все же хочется…

Вечерами Виктор выдает необычно много бородатых анекдотов, и все мы вспоминаем самые развеселые случаи из жизни. Удивительно ведет себя Валька. В него вселился бес энергии. По утрам он хватает самый тяжелый рюкзак и со смаком жует утку без соли. Кажется, ему очень хочется, чтобы мы не нашли и вторую бочку. «Во была бы штука», — говорит оживленно Валька. Лешка делает вид, что все идет, как надо. Когда Лешка один, он задумчив. Утка без соли ему явно не по душе. Вообще-то и впрямь это не королевская пища. Хорошая все же вещь — галеты со сладким чаем.

Вот оно, озеро Асонг-Кюель. Низкие берега тихо сбегают к темной ледяной воде. Крохотные кусты ивняка, испуганно пригнувшаяся полярная березка и кочки без конца и края. В этом мире малых размеров наша четырехместная палатка выглядит почти домом. Нет, мы не думаем сейчас о городах, которые будут здесь построены. Валька обдумывает наиболее рациональную систему подвешивания кастрюли над примусом с обломанными ножками. Лешка сидит у самой воды и «мыслит», Виктор, как всегда, уткнулся в карты и геологические книжки, оба Сергея — на охоте.

Сегодня у нас отдых. Усталые до головокружения, доплелись мы до заветной бочки с продуктами.

Хо-хо! Где жы ты, Лукулл, величайший гурман и обжора всех времен? Иди же к нам, жирный бездельник, я открою тебе секрет: самые лучшие блюда в мире — это густая, как каша, вермишель с маслом и чай, черный и сладкий до липкости. Рецепт: вода для вермишели берется по надобности, вермишель сыплется по принципу: «кружка на брата и одна на всех» (два раза), соль по вкусу, масло кладется в тот момент, когда экономное око начальства обращено в сторону. Наверное, начальство нарочно смотрит в это время в сторону — ведь и у начальства есть слабости. Пойдите вы к чертям с вашей газировкой и асфальтом! Жирный, порочный сластолюбец Лукулл, ты опоздал, мы уже съели всю вермишель и выпили весь чай и сейчас довольно глядим на бочку, полную продуктов.

Нет, жизнь и впрямь «прекрасна и удивительна», как сказал какой-то хороший дядя.

3 0 и ю л я. Кончается лето, а мы только еще по-настоящему втянулись в эту жизнь. Нет! Не скоро еще склеротические узлы покроют ноги и бабкиным коромыслом согнется спина. Лешка наш, ей-богу, стал человеком. По утрам он с величайшим азартом борется с одним из «гномов». Теперь наш парень спит и бредит этими подсечками, зацепами и плечевыми захватами. Спит в мешке голый, как настоящий чаучу. И вслух бубнит нам стихи по вечерам.

А стихи — это здорово! У нас, геологов, не приняты эти сантименты. Но вот нашелся человек, который не знал, что это не принято, и получилось хорошо.

…Юность моя,

Как много надобно ей.

Походная песня ей нужна,

Солдатский грубый паек:

Буханка хлеба

Да ковш вина,

Борщ да бараний бок.

А ты мне приносишь

Стакан воды,

Грамм сахара

Да лимон…

Валька всерьез начал интересоваться нашей мудреной наукой. Собственно, мы привыкли к тому, что все работающие у нас сезонники как-то проявляют свой интерес. В основном этот интерес выливается в вопросы: а это что за камень? А где тут золото? А что вы рисуете на карте?

Валькин интерес иной. Он долго и бережно вертит в руках камень, повторяя про себя замысловатое название:

— Липарит, представитель эффузивов. Липарит, ли-па-рит.

О том, что у него в рюкзаке накапливается своя коллекция,

мы знаем. Это предмет наших шуток: «Валька хочет найти свое собственное месторождение…»

А Валька раздражающе пыхтит в ухо, когда мы в палатке рисуем границы на карте, и тычет в непонятные цветные узоры толстым пальцем слесаря. Лешка предпочитает в такое время шляться по тундре и глазеть по сторонам, как это было в первые дни нашей работы. Стихи, что ли, сочиняет парень?