Придет осень, и мы расстанемся с ним, как уже десятки раз расставались с такими же. Если потом встретимся где-либо, то будем рады поздороваться. Говорить же особенно будет не о чем.
Или Лешка. В душе он явно тяготеет кпозе эдакого изящного и утомленного сноба, но он не глуп и, когда понял, что мы не девочки-одноклассницы и поза на нас не действует, решил быть тем, кем он есть в глубине — просто восемнадцатилетним парнем. Большего мы от него и не просим. Все же это временные гастролеры на службе у нашей госпожи геологии.
Чтобы всем нам было удобно, мы регулируем свои взаимоотношения. К чему нам джеклондонское белое безмолвие и глупые распри между яркими индивидуальностями?..
Время летит незаметно и быстро. В поте маршрутов, в тихих чаях у примуса вместо костра, в веселой суматохе охоты. Живем мы дружно. Лешка окрестил в насмешку обоих наших Сергеев «гномами». «Вкалывают, как гномы», — говорит он обычно, глядя, как они вскидывают на широченные плечи рюкзаки и расходятся по своим маршрутам. Кстати, он здорово удивился, узнав, что «гномы» — перворазрядники по вольной борьбе, а Виктор — в прошлом порядочной величины горнолыжная «звезда».
И немудрено удивиться. В этой освещенной веками пресловутой спецодежде, в которую нас рядят, даже сам «феномен XX века» Юрий Власов выглядел бы, наверное, слабосильным диабетикам. Вот подожди, устроим баню, тогда ты увидишь, как должно выглядеть тело настоящего мужчины. А ведь ты крепко хочешь походить на настоящего, Лешка!
У меня есть основания так думать. Делали мы «трехдневку» в сторону от Эргувеема. Вместе с керосином и примусами весили наши рюкзаки весьма основательно. Грустно, черт возьми, идти и думать, что именно от этого у нас к тридцати годам вздуваются склеротические узлы на ногах, а спина сутулится, как у боксера-тяжеловеса.
Но Лешка шел и, ручаюсь, ни о чем подобном не думал. Им владело желание шлепнуться на первую же кочку и сдернуть с плеч лямки-вампиры. Вскоре мы так и сделали. И вот, отдышавшись, Лешка самым небрежным тоном изъявил желание взять у старшего «гнома» пару пачек патронов и примус. Прямо как в фильме про путешествия. Сергей посмотрел на него и сказал совершенно серьезно, что пока он не очень устал, но позднее несомненно отдаст часть своего груза. Мы даже не засмеялись.
Лешкин рюкзак под конец мы все несли по очереди. Есть такая степень усталости, когда человек не реагирует, если ему даже плюнуть в лицо. Вот и Лешка устал ровно настолько. Переживал он свою слабость по-книжному, эффектно. Ушел в тундру и даже к ужину не явился. Мне кажется, что он стал нас все-таки уважать. Я крепко ненавижу этих домашних романтиков, «героев кушетки и бумажного хлама». Эти мальчики поют песню Киплинга «Мы идем по Уругваю…» И массу прочих из той же серии. Спортом, если не считать настольный теннис, ни один из них не. занимается, но все они относятся к огромной секте Регулярных Листателей Спортивных Журналов.
Лешка не совсем такой. Во всяком случае, у него хватило сил и мужества прочесть все пять томов Пржевальского. Он частенько рассказывает нам различные истории оттуда. Все это мы сами знаем, но слушать его интересно. По-моему, он плакал сегодня там, в тундре. Вот они какие, наши пампасы!..
Интересно наблюдать за Валькой. Мы уже порядком оценили его незаурядную и какую-то злую выносливость, поэтому, не стесняясь, даем ему нагрузку побольше. Валька шел, как всегда, не вмешиваясь в нашу беседу. Потом и мы смолкли, так как и нам было не очень-то легко.
…Шаг на кочку, два шага между кочками. Хлюпает сапог-насос. Запах собственного разгоряченного тела, чуть-чуть прогорклый запах болота. Короткие «дорожные» мысли. Незаметно прислушиваюсь. «Ха-хх… Ха-ххх…» — дышит сзади Валька и тихо, совсем по-детски, постанывает при этом. Временами он ругается про себя. Это ругань уставшего до смерти человека.
— Устал, Валька? — оглянулся я.
— Нет! — доносится в ответ. Немного спустя, я оглянулся снова. Валька шел шагов на десять сзади. Я даже разглядел на его скуластой физиономии ухмылку. Больше я уже не оглядывался…
Мы с каждым днем все дальше и дальше уходим на север. У нас началось то, что называется «обыденкой», с ее маленькими радостями и огорчениями. Но мысли о киновари не дают нам покоя. Вечерами мы просматриваем в лупу отмытые шлихи, намечаем места будущих проб «по закону», «по смыслу» и просто по интуиции. Пока пусто, но удача будет, хотя и в наше время месторождения не валяются на поверхности. Все легче становятся наши рюкзаки, все ближе наша первая продуктовая база. Уже не так далеко истоки Эргувеема и перевал Трех Топографов, аа которым прячется озеро Асонг-Кюель.
1 6 и ю л я. Белые головки пушицы, гусиный гогот, тихое покрикивание гаг-купчих. Вчера на западе, над заливом Креста, был первый настоящий тундровый закат. Именно так рисуют в книгах марсианские пейзажи. Лешка не мог оторвать глаз от этой картины. Жаль, нет цветной пленки. Снять бы его, а снимок с короткой надписью «Счастье» — на конкурс. Первая премия гарантирована…
Трудно писать о нашей работе, о маршрутах, о реках… Все это повторяется из года в год и уже утратило прелесть новизны. Все же нынче нам тяжеловато. Мы уже не говорим по утрам на «вы» и не устраиваем веселую суматоху вокруг завтрака. Где-то далеко позади разговоры о смысле жизни. Да, ребята стали уставать. Один только Валька с прежним интересом шляется со мной в маршруты и уже осточертел мне своими расспросами.
Виктор говорит, что и к нему Валька пристает со своими «а это что?», «а зачем мы идем?» Конечно, мы объясняем, но изложить геологию в программе шестого класса невозможно и приходится допускать такую невероятную вульгаризацию, что стыдно перед Валькой: он смотрит в рот и слушает все, как самые сногсшибательные откровения Экклезиаста.
Мыть шлихи — ответственное занятие. Наука наша далеко ушла от тех времен, когда осадок на дне лотка говорил лишь о том, есть или нет золота. В наше время любой шлих — ценность. Он бережно прячется в специальный пакетик, и зимою далеко в Москве какая-нибудь кудрявая Люся-минералог будет, тщательно изучать этот шлих под микроскопом, исписывая листочки длинными названиями содержащихся в шлихе минералов. А потом мы будем в яростных дискуссиях потрясать друг перед другом этими листочками: стоит ли искать дальше киноварь в тех местах, где мы мыли эти шлихи, и вообще, что следует искать ребятам, которые пойдут за нами.
Вот почему мыть шлихи — очень важное дело. Озябнут руки у Вальки, замечтается о чем-нибудь своем Лешка, лоток сделает несколько неверных движений, и испорченный шлих, как фальшивая монета, будет бродить в длинной и мучительной цепи умозаключений там, в Москве.
Наша профессиональная честь, самолюбие первооткрывателей требуют, чтобы фальшивых монет было как можно меньше. Понимают ли это наши ребята? Я частенько наблюдаю за ними. Валька моет неторопливо и скучно, как будто точит на станке простенькую, но заданную с определенной точностью деталь. Он неизменно просматривает 'каждый шлих перед тем, как ссыпать его в полотняный мешочек. Ждет, когда мелькнет красная точка киновари. Лешка работает, как артист, но настроению. Он уже любит щегольнуть быстрыми поворотами лотка, особенно если чувствует, что за ним наблюдают. Эх ты, Лешка-пижон! Валяй, щеголяй, как можешь, только не делай фальшивой монеты. Это очень важно, понимаешь?
Вчера мы переходили вброд по перекату Эргувеема. По общему молчаливому уговору Вальке поручались всегда самые дефицитные грузы: сахар, спички, вермишель. Надо же было ему поскользнуться на ровном месте. Вода закрутила Вальку, и он запутался в бесчисленных лямках и веревках. Мы быстро выбрались на берег и, сбросив свои тюки, ринулись Вальке на помощь. Наконец он выбрался из лямок и погреб к берегу. Ружье он держал в зубах, спальный мешок и рюкзак тянул за лямки. Мы долго смеялись, а Валька горестно переживал случившееся. Сахар погиб безвозвратно, остальное мы высушим. Жаль только, что предстоит задержка на целый день. Вот вам и первое приключение!..