В Христианстве у подножия ледника, когда типический Наивный юноша получает от епископа Исландии поручение расследовать происходящее у Снайфедльса, он возражает, что совершенно не подготовлен для подобной миссии. «Негоже», говорит он лукаво, человеку столь молодому и невлиятельному соваться в дела почтенного пастора и выяснять, почему он оставил свои обязанности, если тот не отвечает даже самому епископу. Может, молодой человек — ему двадцать пять и он студент, сообщается читателю, — изучает теологию? Отнюдь. Стремится ли он к посвящению в сан? Не слишком. Женат ли он? Нет. (Как мы выясним, он девственник.) Подходит ли он? Подходит. По мнению практичного епископа, именно из-за недостатка квалификаций этот юный исландский Кандид идеален для миссии. Если бы он имел больше опыта, он рисковал бы смотреть на вещи более предвзято.
Всё, что от юноши требуется, объясняет ему епископ, — это держать глаза открытыми, слушать и записывать; это он умеет делать — епископ сам видел, как он стенографировал последнее собрание синода при помощи — как это называется? Фонограф? Диктофон, отвечает молодой человек. А потом, продолжает епископ, просто всё запиши. Не делая выводов.
Роман Лакснесса — это одновременно пересказ путешествия и отчет о миссии.
Философский роман обычно сразу бросает вызов самой концепции прозаического вымысла. Один из распространенных приемов — это представить вымысел в виде документа, случайно найденного или восстановленного, часто после смерти или исчезновения его автора: это может быть исследование или рукопись, дневник или коллекция писем.
В Христианстве у подножия ледника таким документальным вымыслом становится документ не найденный, но уже готовый или в стадии подготовки. Лакснесс изобретательно соединяет два смысла слова «отчет»: это пересказ для слушателя, иногда от первого лица, иногда в форме сырого диалога — материала, отобранного из записанных разговоров и стенографии, для отчета, который еще только предстоит написать начисто и предоставить епископу. Повествование Лакнесса — нечто вроде ленты Мёбиуса; отчет для читателя и отчет для епископа постоянно сменяют друг друга. Голос от первого лица смешанный; молодой человек, чье имя так и не раскрывается, часто говорит о себе в третьем лице. «Нижеподписавшийся» — так он называет себя поначалу. Затем — «эмиссар епископа», сокращенно — «ЭмЕп», которое быстро превращается в «Эмеп». До конца романа он остается либо Нижеподписавшимся, либо Эмепом.
Эмиссара епископа Исландии ожидали — это Эмеп узнает сразу, приехав весенним днем на автобусе в далекую деревню. Стоит начало мая. С самого начала колоритные собеседники Эмепа, по-сельски одновременно скрытные и болтливые, без любопытства или враждебности принимают его право допрашивать их. До конца романа то и дело будет повторяться комическая ситуация, когда местные называют его «Епископом». Он протестует, что он только эмиссар, а они отвечают, что его роль делает его духовно единосущным с епископом. Епископ, эмиссар епископа — какая разница.
И вот этот серьезный, непритязательный молодой человек, — который говорит о себе в третьем лице из скромности, а не по иным причинам, — переходит от разговора к разговору, ведь это роман-беседа, дебат, спор, размышление. Каждый, кого он опрашивает, имеет либо языческие, либо постхристианские представления о времени, долге и энергии вселенной; маленькая деревня у подножия ледника находится в самом разгаре духовного преображения. Включая неуловимого пастора Йона, — когда Эмеп его наконец находит (он теперь зарабатывает на жизнь как главный деревенский мастер на все руки), он приводит молодого человека в ступор своими лукавыми рассуждениями о теологии, — здесь собрался целый международный конклав духовников, среди которых самый известный — доктор Годман Синчманн из города Охай в Калифорнии. Эмеп не желает быть посвященным в их ересь. Он пытается оставаться гостем, наблюдателем, стенографистом; его работа — быть зеркалом. Но когда перед ним появляется Эрос в лице загадочной жены пастора, Уа, он становится соучастником — сначала противясь, затем отдаваясь целиком. Он хочет чего-то. Его желание прорывается наружу. Путешествие всё же становится его путешествием, его инициацией. («Этот отчет не просто в моей крови — он слился в одно с плотью моей жизни».) Путешествие заканчивается, когда откровение оказывается фантомом и исчезает. Утопия эротической трансформации в итоге была лишь сном. Но инициацию так просто не отменить. Главному герою придется потрудиться, чтобы вернуться к реальности.