Однако, конечно же, главная задача писателя — это хорошо писать. (И продолжать хорошо писать, не выгорая и не продаваясь.) В этом смысле писатель Надин Гордимер не является амбассадором никого и ничего, кроме как самой себя. И благородного дела литературы.
Самоотверженный активист, коим она является, не должен затмить самоотверженного служителя литературы — бесподобного рассказчика.
Писать — значит что-то знать. И каково удовольствие читать автора, который знает много. (В наши дни такое случается нечасто…) Литература, осмелюсь утверждать, и есть знание — хотя даже в своих величайших воплощениях знание неполное. Как любое знание.
И всё же даже сейчас, даже сейчас литература остается одним из наших главных средств понимания. А Надин Гордимер понимает многое о личной жизни: о семейных связях, о семейной любви, о силе эроса — и о том, какие противоречивые обязанности берет на себя серьезный писатель, участвуя в борьбе на публичной арене.
В нашей распущенной культуре нас призывают упрощать реальность, презирать мудрость. Произведения Надин Гордимер наполнены мудростью. Она выработала поразительно многослойный взгляд на человеческую натуру и противоречия, свойственные жизни в литературе и в истории.
Для меня особая честь читать первую лекцию имени Надин Гордимер и воспользоваться этим прекрасным поводом, чтобы отдать дань уважения ее работам и их значению для меня и всех нас в их ясности, страсти, красноречивости и верности идее ответственности писателя перед литературой и обществом.
Под литературой я имею в виду литературу в нормативном смысле, литературу как воплощение и оплот высоких стандартов. Под обществом я тоже имею в виду общество в нормативном смысле. Это предполагает, что великий автор художественной литературы, когда достоверно описывает общество, в котором живет, неизбежно высказывает потребность в более высоких (или вообще каких-нибудь) стандартах справедливости и правдивости, за которые у нас есть право и даже долг бороться в наших несовершенных обществах.
Понятно, что я считаю авторов романов, рассказов и пьес носителями нравственности. Такое представление о писателе — одна из многих вещей, которые объединяет мое ви´дение литературы и ви´дение Надин Гордимер. С моей точки зрения и, как мне кажется, с точки зрения Надин Гордимер автор художественных текстов, преданный литературе, — это всегда человек, который много думает о нравственных проблемах: о том, что справедливо, а что нет, что лучше и что хуже, что отвратительно, а что достойно восхищения, что прискорбно, а что приносит радость и воодушевление. Это не подразумевает морализаторство в прямом, грубом виде. Серьезные авторы художественной литературы думают о моральных проблемах с практической точки зрения. Они рассказывают истории. Они повествуют. В повествовании они обращаются к нашей общей человечности, с которой мы можем себя соотнести, даже если жизни персонажей очень далеки от наших собственных. Они стимулируют наше воображение. Истории, которые они рассказывают, расширяют и усложняют — то есть улучшают — наш потенциал к сопереживанию. Они воспитывают в нас способность к моральному суждению.
Когда я говорю «автор художественной литературы», я имею в виду, что у его истории есть форма: начало, середина (которую вернее назвать развитием) и конец, или развязка. Каждый автор художественных произведений хочет рассказать много историй, но мы знаем, что невозможно рассказать все истории, уж точно не одновременно. Мы знаем, что нам придется остановиться на одной истории, одной центральной истории; нам придется выбирать. Искусство писателя в том, чтобы найти в этой истории как можно больше, в этой последовательности событий… в это время (время действия), в этом пространстве (конкретной географии событий). «На свете есть столько историй, — размышляет голос моего альтер эго в начальном монологе моего последнего романа В Америке. — На свете есть столько историй, и сложно объяснить, почему ты решил рассказать одну, а не другую. Вероятно, потому что в этой истории ты почувствовал возможность рассказать сразу много историй, потому что почувствовал в ней необходимость; я, кажется, плохо объясняю… Это должно быть похоже на влюбленность. Чем бы ты ни объяснял свой выбор истории… это мало что действительно объяснит. История, я имею в виду большая история, роман — это как „вокруг света за восемьдесят дней“: когда доберешься до конца, уже едва будешь помнить начало».