Романист — это тот, кто берет вас с собой в путешествие. Сквозь пространство. Сквозь время. Романист переносит читателя через пропасть, направляет ход событий в неизведанные места.
Есть одна старая цитата, по моему воображению она должна принадлежать какому-нибудь студенту факультета философии (когда-то я была им сама), который пытался продраться через дебри категорий пространства и времени в Критике чистого разума Канта и решил, что всё это можно сказать гораздо проще.
Звучит она так:
«Время существует для того, чтобы всё не случалось одновременно… а пространство существует для того, чтобы всё не случалось с тобой».
С такой точки зрения роман — идеальное вместилище для пространства и времени. Роман показывает нам время: всё случается не одновременно. (Последовательно, линейно.) Он показывает нам пространство: то, что случается, случается не с одним человеком.
Иными словами, роман — это не только голос, сотворенный автором, но целый мир. Роман имитирует базовую структуру нашего опыта жизни во времени, опыта жизни в мире, наших попыток найти смысл в своем опыте. Но еще роман делает то, что обычные жизни не могут нам дать, пока мы их живем. Он наделяет жизнь смыслом, значением — или отнимает их. Это возможно, потому что возможно повествование, потому что существуют нормы повествования, которые в той же степени присущи нашим мыслям, чувствам и опыту, в какой им присущи мысленные категории пространства и времени по Канту.
Пространственный способ понимания человеческих действий — неотъемлемое свойство воображения романиста, даже если задача произведения именно в том, чтобы продемонстрировать невозможность пространственного мира, как в клаустрофобных повествованиях Сэмюэла Беккета и Томаса Бернхарда.
Убеждение в потенциальном богатстве нашего существования во времени тоже свойственно характерному романистскому воображению, даже когда романист нарочито хочет — я опять-таки приведу в пример Беккета и Бернхарда — проиллюстрировать тщетность, цикличность действий во времени. Подобно миру, в котором мы живем, миры, которые создают романисты, тоже имеют свою историю и географию. Иначе они не были бы романами.
Иными словами — еще раз, — роман рассказывает историю. Я не хочу сказать, что история — это единственное наполнение романа, которое выстраивается в литературное повествование согласно разнообразным идеям формы. Я утверждаю, что история — это главный формальный атрибут романа; и что романиста, каким бы сложным ни был его и ее метод, фундаментальная логика рассказа одновременно ограничивает и освобождает.
Основная схема повествования линейна (даже когда она антихронологична). Она переходит от «до» (или «сначала») к «во время», затем — к «наконец» или «потом». Но это гораздо больше, чем просто череда причин и следствий, как и прожитое, отсчитанное часами время, которое разбухает от чувства и сжимается от умирания чувства, — оно не просто равномерно. Задача романиста — оживить время и оживить пространство.
Временнóе измерение принципиально для прозы, но, если вы позволите мне воскресить старую идею двухпартийности литературы, — не для поэзии, не для лирической поэзии. Поэзия располагается в настоящем. Стихи, даже когда они рассказывают истории, не построены как истории.
Одно из различий заключается в роли метафоры, которая, я осмелюсь утверждать, необходима в поэзии. По моему представлению, задача поэта, среди прочих, — это придумывать метафоры. Базовый ресурс для человеческого понимания — это то, что можно назвать «изобразительным» чувством, которое существует благодаря сравнению одних вещей с другими. Вот несколько извечных примеров, которые прозвучат для вас знакомо (и убедительно):
время как река
жизнь как сновидение
смерть как сон
любовь как болезнь
жизнь как пьеса/сцена
мудрость как свет
глаза как звезды
книга как мир
человек как дерево
музыка как пища
и т. д. и т. п.
Великий поэт — это тот, кто оттачивает и дорабатывает огромный исторический запас метафор и пополняет его. Метафоры предлагают нам очень глубокую форму понимания, и многие (но не все) романисты прибегают к их помощи. Однако описание опыта через метафору — это не то, что характерно для великого романа. Тот факт, что Вирджиния Вулф использует метафоры, а Томас Бернхард — нет, не делает ее более великим романистом.