— К моей свадьбе.
— Вы выходите замуж? — удивился рыцарь. — Мне об этом ничего не известно.
— Мне тоже.
Гонген странно покосился на княжну, выискивая подвох.
— Мама говорит, что я должна буду скоро выйти замуж. — Элегантно срезала кусочек шоколадного торта.
И что может сказать в таком случае простой воин? Жизнь многому Гонгена научила, но не давать советы княжнам. Этому он обучается сейчас.
— Ее императорское величество, несомненно, мудрейшая из женщин. — Хоть говорить правильно научился за год при дворце. А говорят, старого пса новым трюкам не научишь. Дело в желании. — И вам, ваше императорское высочество, действительно предстоит выйти замуж за знатного человека.
Новый вопль перебил княжну. Она озадаченно посмотрела на дверь.
— Вдруг все это ложь? Ты хоть об этом подумал?! — прокричала императрица.
Раздались громкие удаляющиеся шаги.
— Ну и иди! — пискнула она и потоптала совершенно в другую сторону. Закончила свару громко хлопнувшей дверью.
Не заметить испуг на лице маленькой девочки невозможно. Страх появился в глазах. Нужно что-то сказать, что-то ободряющее, успокаивающее. Какую-нибудь ложь. Да, лгать в таких случаях самое то. Но что именно?
Гонген хмуро взглянул на княжну, напоминающую фарфоровую куколку, которых сама имела в излишестве. Она сидела на маленьком стульчике в белом платьице с алыми лентами. Блюдце тихонько постукивало на весу по дну чашечки. Еще мгновение, и малявка уронит все на пол.
— Ваше императорское высочество. — От этих слов великая княжна дернулась и испуганно посмотрела на Гонгена. — Иногда люди не сходятся во взглядах.
«Что ей сказать? Как объяснить?»
— И чтобы понять друг друга, им требуется время, — добавил он.
«Попробуй объясни ей, чего люди грызутся».
Вновь послышались быстрые шаги. Они все усиливались. Дверь открылась. Лицо императрицы отображало непричастную безмятежность, но старый воин знал, что внутри нее горит гневное пламя.
— Ваше императорское величество. — Встал и поклонился Гонген.
Императрица даже и не обратила внимания на этот жест.
— Йони, выбери лучшее платье, на пиру ты должна быть неотразима.
— На пиру? — Страх как рукой сняло. Уже через мгновение княжна сияла.
— У тебя плохо со слухом? — процедила императрица.
— Скоро пир! — крикнула княжна, не обращая внимания на мать. Развернулась и принялась рыться в вещах.
В этот момент Гонген увидел, как едва заметные морщинки проявились на лице королевы. Источая желчь, с тщательно скрываемым презрением она обратила внимание на старого воина.
— Проследите за этим, сэр Гонген.
— Непременно, ваше императорское величество. — Снова поклон. Уже шея разболелась. — Могу я узнать, в честь чего празднование?
Такой ядовитой ухмылки Гонген еще не видел.
— В честь удивительно воскрешения моего деверя.
Среди клеток
Просыпаться приходилось в разных местах. Иногда среди мусора, иногда среди мусора и помоев. Сейчас же ко всему этому добавилась сырость, зловоние человеческого пота и других всевозможных испражнений.
Открываешь глаза — бледно-зеленая, скорее, блевотного цвета потолок и такая же стена с окошком. Вместо стекла железные прутья с каким-то налетом. Под окном подтечный след. Из-за дождя или из-за все тех же помоев, которые сбрасывают сюда многие?
По бокам такие же решетки, в которых сидят тени.
Рональд приподнялся. Пальцы впились в смесь мокрого песка и грязи. От чего все вокруг мокрое, думать не хотелось. Лицо горело, тело дрожало. Желание вырвать кое-как удалось заглушить. А стоило ли? Ужасное зловоние все равно не испортить.
— Мы скоро все умрем, — напевал кто-то. — Ум-рем. Ум-рем.
— Да заткнись ты, сучара поганая! — Зашуршал песок о прутья. Видать, кинул в певуна. — Из-за таких уродов, как ты, и попадают сюда!
Судя по тому, что певун закашлял и начал плевался, раздраженная тень попала.
Нельзя было сказать, что наступила тишина. Кто-то бился головой о прут, другой шкрябал по стене ногтями и хихикал. Самый ближний к Рональду что-то нашептывал, тихо-тихо.
Раз в целую вечность проходил надзиратель. Высокий и устрашающий. Однажды он кинул тарелку с какой-то жидкостью внутри. Наверное, бульон, в котором когда-то было мясо, а теперь только вода и привкус. Рональд точно не знал, тюремный суп оросил песок еще в полете или после приземления.
Вонь сводила с ума. Странная мгла влияла так же. Ночь.
Рон подошел к окошку, схватился за склизкие прутья и постарался выглянуть. Он долгое время смотрел на небо.
Неожиданно вздрогнул, и его облило рыбьими внутренностями. Он стал плеваться и потом закричал. Впервые за все пребывание здесь мальчишка дал волю гневу. Начал пинать стену и бить ее кулаками, пока кисти не обагрились, и кровь начала не течь почти что ручьем.
Как он попал сюда? Зачем надо было красть? Самое место для убийцы, для вора. Почему не послушал дядю Брэла? Он же предупреждал, он все делал для них. Чертова самонадеянность!
Рон вспомнил окровавленное лицо Грэга, а потом мальчишки, которого убил в особняке. В животе скрутило, и вышло содержимое. В основном желчь и пара твердых кусочков. Глаза слезились. Ко всему прочему появился страх ослепнуть.
Ничего не оставалось, только плакать. Он уперся головой о стену и стал всхлипывать.
Призрак плачет, лучший вор во всем городе. Неуловимый и бесстрашный. Теперь же наполовину голый, с разбитый носом, окровавленными руками, дрожащий непонятно от чего и беспомощный.
— Так всегда в первый раз, — пробормотал грубый голос.
Рон невольно повернул голову и увидел черную гору, сидящую рядом. Мужик что-то перебирал в руках, крутил так и сяк. Он опирался спиной на прутья, подогнув к плечам ноги.
— Попривыкнешь. За что попал сюда? — спросил он.
А действительно, за что? За убийство или воровство? Или просто так попался под кулак? Или все вместе взятое?
Мальчишка лишь еще раз всхлипнул.
— Понимаю, слушать советы у того, кто сидит здесь, странно. И все же, слезами не поможешь.
— К-как будто е-есть что-то, что мне поможет, — проговорил Рон, речь его прерывалась и превращалась в вытье.
— Помочь может только смирение.
«Проклятый дурак! Наверно сидит здесь за то, что плюнул какому-нибудь богатому пузану в лицо, завтра же его освободят. А мне точно веревка светит».
Слезы снова накатились и полились ручьем. Страшно хотелось пить, а вода выливается из глаз.
— Можешь не отвечать.
— Я уб… у-убийца, — еле выдавил из себя это слово.
Как же он стал таким? Почему все случилось именно так?
— На, пожуй. — Протянул сквозь решетку то, что крутил в руках.
Черствый кусок хлеба упал в протянутую ладонь. Маленький и слегка заплесневелый, но зато пах хлебом. Рон схватился за него дрожащими руками и завыл. Он проникся самыми теплыми чувствами к этому человеку, лица которого даже не видел и не знал имени. Волна доброты и невыносимой печали нахлынули на него и слезы вновь залили глаза. Рот начал дрожать.
Мальчишка прижал к себе кусочек хлеба.
— Полно тебе, полно. Никогда хлеба не видал что ли?
Рон не ответил. Он не мог выдавить и слова из себя.
— Наверно, своровал что ни то, а там все пошло не так. Да?
Смог только кивнуть. Мужик вряд ли бы заметил такой кивок, казалось, он вообще не смотрит на него.
— А ты как оказался здесь? — слова наконец-то напомнили членораздельную речь.
— Связался не с теми людьми. Знаешь, как бывает, сначала ты выше всех, а потом вот так, как я.
— Выше всех?
— Купцом был. Плавал на корабле, торговал то здесь, то за пределами Масмара.
Как мог попасть сюда такой человек? Как же, очень легко. С помощью вранья и Рон мог стать здесь хоть императором. Перед смертью лучше наплести побольше, чтобы прониклись к тебе.
Что-то шершавое чесало пальцы. Корка хлеба.