— Тогда зачем ты здесь? Можно было и голубем послать за мной.
Юноша некоторое время осторожно оглядывал Гонгена. Снова протер шею и глубоко вздохнул.
— Я прибыл за вами, сэр. Вы нужны ордену.
— Я нужен и здесь. Чем я могу быть полезен? Еще одни руки с лопатой в руках или еще один всадник, рассекающий лица беженцев?
— Каждый рыцарь Алой Гарды на счету. Понять я вас могу, но не мне решать. Магистр ясно выразился, когда требовал прибытия каждого в крепость.
Гонген скривил кислую рожу, прошелся к окну, потирая ус. Обернулся — малявка-княжна озадаченно на него смотрит.
— Гонги уходит? — спросила она тихим голосом.
— Так велит магистр ордена. — Отвесил поклон сэр Томас.
— Не уходи. — Малявка встала и уперла руки в боки. — Это мой наказ! Не уходи!
Не любил старый воин таких ситуаций. Не то чтобы он привязался к этой капризной маленькой девочке, но тащиться через столько земель за очередным приказом сторожить какую-то дорогу или что-то в этом роде совсем не хотелось, как и променять удобство и относительно спокойную сытную жизнь на холод, голод и ползающих по телу во время сна насекомых. А в бой хотелось. Что-то внутри Гонгена скучало и по этой стороне его естества. Бросить все и ринуться неизвестно куда за славой со сталью в руке.
Он какое-то время размышлял. А вскоре еще дольше подбирал нужные слова. Ничего толком не придумав, сказал прямо:
— Пусть решит император.
— Это можете решить и вы, — парировал сэр Томас.
— Таково мое слово, до свидания, сэр, — проворчал Гонген.
Несколько удивленный рыцарь некоторое время не двигался с места. Понятное дело, не удался замысел юнца, как бы тот ни давил на давно забытые вещи. Клятвы, конечно, Гонген ценил и соблюдал, но трактовать их можно как угодно.
Сэр Томас Блум поклонился княжне, развернулся и вышел из комнаты, хорошенько хлопнув дверью.
— Отец не позволит тебе уйти, — успокаивающе произнесла она.
— Очень на это надеюсь, ваше императорское высочество.
Гонген сел в кресло и размял шею. Раздалось глухое похрустывание.
«Правильно ли я поступаю?»
— Почему те люди боятся песка? — озадаченно спросила Йони.
— Потому что его очень много, — ответил Гонген.
Уставился на одну из башен дворца. Сероватый камень в пасмурную погоду отдавал странным оттенком. Гонген смотрел на нее непрерывно. Он вспомнил, как в детстве из снега возделывал крепости. Садился недалеко и подбрасывал небольшие снежки, представляя сражение, настоящую осаду.
«Все-таки, решить могу и я».
— Я не боюсь даже очень много песка, — послышался голосок Йони.
— Никто не боится простого песка. На юге царствуют песчаные бури. Они на своем пути все превращают в пустыни. Из-за этого в давние времена пришлось одержать победу в Грандиозной Войне. — Рассказ Гонгена напоминал больше рассуждения вслух. — Южане отчаялись, озверели и, найдя себе предводителя, решили проложить дорогу силой. Кто-то говорит, что это была лишь попытка увеличить свои границы, другие, в основном те же южане, — их вынудила бесконечно надвигающиеся на Снега Пески. Но прошло множество столетий, пустыня так и не засыпала южан, и снег в северных княжествах не растаял.
— Снега тоже движутся?
— Пески всегда хотят достичь Снегов. А те вечно стремятся от них убежать. Однажды я слышал историю о том, что наши далекие предки жили там, где простилается бескрайняя пустыня. Там были деревья, луга, реки, моря и города. — Гонген поморщился. — Глупые сказки южан. Им лишь бы воевать. Не хотят обрабатывать свою землю, а хотят только отбирать плоды чужого труда и захватывать чужой скот, поля и замки. Как по мне, то пускай эта легенда окажется правдой, пусть засыплет этих дикарей.
Йони подошла к окошку и взглянула на дождевые тяжелые тучи.
— А там идут дожди? — спросила она.
— Не знаю, ваше императорское высочество. Неверное, очень мало.
За дверью послышались шаги. Неторопливые, размеренные, с особым звонким звучанием. «Латы», — понял Гонген.
В дверь постучали, будто просто ради вежливости, потому что, не дождавшись ответа, ее решили открыть. У порога стоял латник с длинным плащом. Из-под шлема виднелись лишь ничем не примечательные глаза, большой нос и густая борода.
— Ваше императорское высочество. — Латник поклонился. — Император желает вас видеть. Казнь вот-вот начнется.
— Казнь? — решил уточнить Гонген, ожидая подробностей.
— Скоро казнят отъявленных преступников. Один, говорят, тот, кто убил сына графа Норгена.
Казнь
Просто знать о своей смерти — это одно: страх, дрожь, воспоминания, отсутствие связных мыслей, волнение, усталость, гнев — знакомые и простые эмоции. Момент, когда ты идешь на неминуемую гибель — совершенно другое. Тело становится легким, мир приобретает невероятную четкость и сочность красок. Парящее ощущение сопровождает тебя на пути к смерти. Возбуждение и некий восторг переплетаются с животным страхом и желанием спастись. Нечто подобное Призрак уже чувствовал и не раз, но сейчас все иначе.
— Радости мало, верно? — спросил Купец.
Всех выстроили в ряд. На охрану не скупились. Рональд насчитал как минимум десять стражников. В два раза больше, чем заключенных, которых вот-вот должны будут казнить.
— Как мы примем смерть? — спросил один здоровяк, голоса которого Рон не слышал ни разу за время, проведенное здесь.
— Узнаете наверху, — ответил стражник.
— Чего мы здесь ждем? Ведите, и дело с концом! — выпалил другой заключенный.
Певун напевал какую-то мелодию. Потом резко прервался и слегка подпрыгнул от испуга. Нетерпеливого заключенного заставил согнуться удар под дых.
— Не болят? — спросил Купец, повернувшись лицом к Рону.
Рональд нащупал воспалившиеся веки, провел пальцами по набухшей и покрытой чем-то шершавым щеке. Лицо его было красным, опухшим и воспаленным. Рыбий и кислый запах гнили исходил от него сильнее, чем от остальных братьев по судьбе. Глаза не отличались цветом от всего лица — кровавые пятна. Видел Рон все сквозь мутную пелену. Она резала глаза, заставляя их все время слезиться.
— Немного, — ответил Рон.
— Завтра они тебе не пригодятся, — сказал стражник и захохотал, будто произнес невероятно смешную шутку.
Почти все товарищи шутника расхохотались тоже. Хотя было ясно, что никто из них не слышал разговора Купца и Рона до этого.
Сейчас радовало только одно: никакой больше вони не будет. Смерть очищает. Рональд в это верил. Что-то внутри него приняло мысль о неминуемой гибели. Невозможность изменить свою судьбу приносила мальчишке спокойствие. Только надежда, смутная и туманная надежда, данная Призраку во сне, заставляла беспокоиться и суетиться. Слова странного Мэба совсем выбивали из колеи, когда о них паренек начинал размышлять.
— Говорят, чем больше сопротивляешься, тем больнее тебе, — сказал Купец.
— Откуда об этом может быть известно? С того света обычно не возвращаются. Некому сказать, больно умирать сопротивляясь или покорно, — проворчал тот, что получил удар под дых.
— Нужно во что-то верить.
— Думайте о доме, — вмешался другой. Его голос был ровный и спокойный.
— Не у всех есть свой дом, — вздохнул Рон.
— Он есть у всех. Дом не определенное место. Дом там, где тебя ждут близкие тебе люди. — Купец почесал живот и высморкался.
Все оставшееся время до того, как повели всех на эшафот, Рональд провел в своих воспоминаниях. Он вспомнил каждого, кто составлял их небольшую шайку. Скорее, семью. У каждого были свои хорошие и плохие стороны. Кто-то вспыльчив, но трудолюбив, кто-то добр, но болтлив и так далее. Вспоминалось и плохое, и хорошее. Это удивило Рональда. Ему всегда доводилось слышать обратное: в последний миг помнишь лишь хорошее. С ним почему-то все иначе: плохого вспоминалось значительно больше по-настоящему счастливых моментов.
— Пора дохнуть! — крикнул стражник, спустившийся по лестнице.
— Все, топай, — буркнул тот, что стоял рядом с Роном.
Ноги неожиданно потяжелели. Создавалось ощущение, что на них закреплены огромные свинцовые кандалы, привязанные такой же цепью к самой земле. Дышать стало невероятно трудно. Рон жадно хватал ртом воздух. Сердце бешено колотилось. От некогда наполняющего тело спокойствия не осталось и следа.