— Так ты извращенец, Петер? — Ее голос не дрожал, а на губах — Кейт знала это наверняка — блуждала сейчас рассеянная улыбка.
— Извращенец? — Опешил Таблиц.
— Ну, если я тебе не уличная шлюха и не сожительница, — она употребила уличное французское словечко «régulière[7]». — И по твоим же собственным словам писаная красавица, ведь так?
— Так…
— Остается одно — ты извращенец.
— Я тебя не понимаю, — улыбнулся ей Питер. Этот, nabus[8] славянский, знал, не мог не знать: ей нравится его улыбка.
«Нравилась, — поправила себя Кейт. — Но больше не нравится!»
— Я тебя…
— А что здесь понимать? — Сделала удивленные глаза Кейт. Обычно это ей удавалось как мало кому. Хотелось думать, что способность эта не оставила ее и сейчас, когда от злости и обиды разрывается сердце. — Ты завел себе грязную Luder[9], и смеешь спрашивать, почему я называю тебя извращенцем? — Взлет бровей, ирония в глазах, полуулыбка, скользящая по полным губам.
— Тут уж одно из двух, Питер. — Назидательное движение руки с дымящейся сигаретой. — Или я для тебя недостаточно хороша, или ты извращенец…
— Nique ta mere[10]!
«Даже так? О-ля-ля! Да что за день сегодня такой?! Пятница тринадцатое?»
— Что ты сказал?
— Mach nich so'n Gedöns[11]! — Он тоже достал сигареты, на челюстях явственно ходили желваки.
— Вот ты как со мной заговорил… — Задумчиво, чуть обиженно… «Но каков подлец!» — И почему же ты решил, мой сладкий, что имеешь право со мной так говорить?
— Да потому что я деру тебя уже месяц, милая, — оскалился Петр. — Ты шлюха, Кейт, красивая шлюха, и я тебя имел, как хотел…
— Стоп!
Он даже вздрогнул, ошалело глядя на женщину, словно она, как в сказке, превратилась вдруг в волка или еще в какое чудовище, что, в некотором смысле, недалеко от истины. Только-только перед ним была его любовница, красивая, взбалмошная, но, в общем-то, хорошо понятная женщина. а тут… «Баронесса!» Да таких «баронесс» в Европе… рыщущих денег и выгодных связей… Но много ли из них умеет так говорить и так смотреть?.
— Что? — попытался огрызнутся Таблиц.
— То, что слышал. — Кейт встала со стула, на котором до сих пор сидела, и сделала шаг по направлению к Петру.
— Ты, — ее палец уперся ему куда-то между глаз, словно она выцеливала своего — теперь уже точно бывшего — любовника из охотничьего ружья.
— Думал, — второй шаг.
— Что я, — еще шаг, заставивший Петра попятиться.
— Из этих? Глупышка… Я Кайзерина Эдле фон Лангенфельд Кински баронесса Альбедиль-Николова!
— А ты, Петр Таблиц, — сейчас она произнесла его имя почти правильно, что было несложно для женщины, говорящей помимо немецкого и французского, еще и на венгерском и на паре славянских языков: словенском и сербско-хорватском.
— Ты грязная славянская свинья! И труп.
— Что? — уже побледнев, выдавил Таблиц.
— Ты мертвец, crapaud[12]. — Улыбнулась Кейт. — Мой муж, барон Альбедиль-Николов, старик, и ему нет дела, перед кем я раздвигаю ноги. Но мои гайдуки… Ты слышал о болгарских гайдуках, Петр? Если я отдам приказ, а я его отдам, ты будешь умирать долго и некрасиво. Именно это с тобой и случиться, милый. — Создавалось впечатление, что ее слова обладают физической силой, так его сейчас корежило и мотало.
«Не обделался бы со страху…», мелькнула у Кейт мысль, но факт остается фактом, она умудрилась сломать этого гонористого мужичка, быстрее чем такое вот дерьмо справилось бы с сопротивляющейся девушкой. — Какой стыд… Господи, и с этим ничтожеством я трахалась?!»
— Ты знаешь, мы болгары… — это она продолжала «нагнетать», с таким же основанием Кейт могла причислить себя к зулусам, она и говорить-то по-болгарски как следует не умела, но что с того? — Мы болгары, многому научились у турков — наших исконных врагов, а гайдуки…
Честно говоря, она смутно представляла, кто это — гайдуки. Что-то такое, кажется, было в Венгрии, и, может быть, даже в России. Но по поводу России Кайзерина уверена не была. А у них в болгарском имении — что к северу от Софии — действительно жил дедок, который когда-то, вроде бы, был гайдуком. Но и тут она вовсе не была уверена, что говорит о том, в чем разбирается.
— Я…
«Господи Иисусе!»
— Пшел вон…
И это мужчина, с которым она… Впрочем, все было совсем не страшно. Во всяком случае, теперь. Злость вдруг исчезла, и Кайзерина посмотрела на ситуацию другими глазами. В конце концов, получилось даже хорошо, хотя, видит бог, она этого не планировала. Но что сложилось, то сложилось: свою порцию удовольствий она от этого кобелишки все-таки получила, а остальное… Ну что ж, его бумаги наверняка стоят не пару грошей, и Кайзерина будет последней, кого заподозрит чешская контрразведка, если даже когда-нибудь и выяснится, что со Зброевки[13] на сторону утекла строго конфиденциальная и крайне интересная информация.