"Не страшно..."
- А Ольга?
- Помнишь фильм "Клуб Коттон"? - спросил Олег, закуривая.
- Ну?
- Как Гир пьяную девушку спать укладывал, помнишь?
- Ну, так... не очень, - признался Виктор. - А что?
- А то, - усмехнулся Олег, - что та с Гиром хоть говорила...
***
Пробуждение было долгим и... нет, не мучительным, конечно же, но каким-то тягостным, что ли... Если бы еще знать, что она при этом имела в виду, но вот со знанием и пониманием - дела обстояли пока более чем скверно.
"HИ lЮ, fifille, t'en tiens dИjЮ une bonne; t'as eu dИjЮ ton fade, - подумала она, но мысль получилась не радостная, а скорее тоскливая. - А пить надо меньше или вовсе не пить... Ох!"
Но похмелье на то и похмелье, чтобы страдать.
"Avoir mal aux cheveux... Очень верное заме..." - она вдруг споткнулась на этом ничего не значащем, в общем-то, слове, потому что кое-что вспомнила, и воспоминание это едва не отправило ее в нокаут.
"Царица небесная!" - она подняла край одеяла и заглянула туда, в теплый полумрак "маленького ночного мира".
Ну, что сказать? Все так и было, как подсказывали чувства. Да и без этого, сейчас Таня увидела, где на самом деле находится ее одежда, включая шелковые панталоны и бюстгальтер. Все это было очень живописно разбросано по комнате, но вот предметов мужского гардероба уже не наблюдалось. Они - эти предметы - исчезли вместе с мужчиной, вызывавшим теперь, что называется, на утро, весьма противоречивые чувства. С одной стороны ей было удивительно хорошо. То есть, голова болела, и мутило, что не странно, но в тоже время и хорошо было, в том самом, первозданном смысле слова. Впрочем, ничего удивительного! Хороший секс еще никому вреда не принес. А секс по смутным воспоминаниям, и в самом деле, был хорош. Вот только... Увы, но... Разумеется Степан симпатичный мужчина, и все такое, но она его в любовники как-то не планировала. Экспромт, так сказать, случился. И что с этим теперь делать? И как быть с Олегом?
"Ох!" - вот мысль об Олеге и была той ложкой дегтя, что портила сейчас огромную бочку меда, в которой Татьяна искупалась прошедшей ночью.
Но с другой стороны, она ему что, жена или официальная любовница? Нет. А значит...
"И суда нет! Мадам, после того, что случилось этой ночью..."
- Господи, а что случилось-то? - спросила она вслух, отбрасывая одеяло и вставая с кровати. - Я... - но тут она увидела собственное отражение в зеркале и остановилась, любуясь своей фигурой.
А потом она подняла взгляд и увидела глаза своего отражения.
"Вы бы очки солнечные, барышня, надели что ли, а то... мда... "шлюха малолетняя"... а не советская разведчица".
"Впрочем, - решила она через минуту, вволю налюбовавшись самой собой "красивой". - Одно другому, кажется, никогда не мешало. Нам просто об этом все время забывали рассказать".
Глава 5. Репетиция
Пронзительно пахло зеленью. В наэлектризованном воздухе накапливалось некое опасное напряжение, заставляя трепетать непривычное к этому сердце. Баст стоял у двери, ведущей с террасы в обеденный зал отеля "Дреезен", и любовался Петерсбергом и начинавшими темнеть пологими горами за Рейном. Было около шести вечера. Небо обложили тяжелые грозовые тучи, и, судя по первым, далеким еще молниям, освещавшим сливового цвета туши облаков, гроза должна накатить с минуты на минуту.
"Гроза..." - вряд ли найдется немец, которого не впечатлил бы вид, открывшийся перед Бастом: тревожный и поэтичный, как музыка немецких романтиков. Впрочем, возможно, он преувеличивал, и таких впечатлительных немцев совсем немного. Пусть так, пусть преувеличение - чисто поэтическое, разумеется, а значит, простительное, но сам Баст был именно таким немцем, и в его ушах звучала сейчас... К сожалению, о том, чья музыка звучала в его ушах, он не мог рассказать никому. И даже про себя - вероятно, из въевшейся в плоть и кровь осторожности - называл композитора на итальянский манер Бартольди, но никак не Мендельсон. Неважно, не в этом суть. Так или иначе, но над долиной Рейна разыгрывалась драма грозы, и Баст заворожено следил за ее перипетиями, разворачивающимися под аккомпанемент "большого симфонического оркестра", - только для него, Баста фон Шаунбурга, - исполняющего третью, "Шотландскую", симфонию c-moll.
Хлынувший с неба поток воды заставил отступить в нишу двери, и прижаться к застекленным створкам. Движение показалось Басту слишком резким и поспешным, он оглянулся проверить: не заметил ли кто-нибудь случившуюся с ним неловкость. Но никто в его сторону не смотрел. Люди в обеденном зале заняты своими - по-видимому, совсем не простыми - делами. Спина Гитлера напряжена, он говорит что-то Герингу, и, хотя разобрать слова Баст не мог, ему показалось, что Фюрер раздражен и высказывает какие-то резкости. О чем может идти разговор? Вопрос возник в голове сам собой, без какой-либо разумной причины, и в то же мгновение, словно почувствовав запах крамолы, - а чутье у того было чисто волчье, - в его сторону обернулся Гейдрих. Их взгляды встретились, и Баст похолодел: в маленьких - "монголоидных" - косящих и бегающих, как у вороватого жида, глазках Гейдриха фон Шаунбург прочел свой приговор...
Олег проснулся рывком. Сердце колотилось, будто он, и в самом деле, только что узнал свою судьбу. Однако это был всего лишь сон и к объективной реальности он имел отношение такое же, как, скажем, романы Дюма к реальной истории Франции.
"Сон... Всего лишь сон..." - Олег встал с кровати и, подхватив по пути сигарету, подошел к окну. Отдернул тяжелую штору, закурил и посмотрел на речную долину. Разумеется, это была не долина Рейна. Как называлась эта река - он не помнил. Не было в помине и низкого предгрозового неба. Напротив, в рассветный час небеса сияли ангельской чистотой, и, разглядывая открывшийся перед ним пейзаж, Олег подумал: оно и к лучшему, что его так резко вырвал из сна ночной кошмар. Не приснись сейчас такой бред, не увидел бы этой красоты и не сообразил бы, что и как теперь делать.
"Что-то же следует делать, не так ли?" - он затянулся, вернулся к кровати, взял с прикроватного столика серебряную фляжку и, глотнув пару раз прямо из горлышка, снова шагнул к окну. Безусловно, он должен был что-то предпринять, и теперь понял, наконец, что именно.
Люди по природе своей эгоисты, и мужчины в этом смысле отнюдь не исключения. Как раз наоборот, наверняка именно мужики придумали поговорку про быка и Юпитера. Но сколько бы ты ни повторял в сердце или вслух простые аксиомы, истина обычно еще проще. Переспав - и неоднократно, а значит и неслучайно - с Ольгой, Олег чувствовал, определенный душевный дискомфорт, некое томление души, и даже нечто, похожее на муки совести. Но и только. Никакой особенной трагедии в том, что произошло между двумя взрослыми людьми в отсутствие третьего персонажа, он не видел. Тем более никаких обязательств по отношению к Татьяне у него на самом деле и не имелось, гм... как и у нее к нему, и было ли между ними что-то такое, о чем следует говорить, осталось не проясненным. Все это так, но когда он услышал ее стоны...
Черт возьми! Можно быть сколь угодно продвинутым, в плане широты взглядов, джентльменом и в придачу интеллектуалом, можно даже быть борцом за права женщин, что бы мы под этим ни понимали, но узнать, что именно твоя женщина - жена, любовница или просто подруга, на которую ты имеешь виды - спит с другим мужчиной, крайне неприятно. Да, что там "неприятно"! Омерзительно, оскорбительно...
"Мучительно", - признал Олег и глотнул из фляги.
Мучительно... Ему стоило немалых сил прожить прошедший день с ироничной улыбкой на губах. Оставалось надеяться, что Татьяна ничего
такого
не заметила. Степа уж точно не понял, что здесь не так. Однако пара взглядов, брошенных как бы невзначай Ольгой и Виктором, Олегу решительно не понравились. И, кроме того... Кроме того, ему и самому было противно то, как донимала его обыкновенная мужская ревность. Лучшим выходом из положения стал бы "разрыв контакта", то есть отъезд куда-нибудь, чтобы какое-то время не встречаться с Таней, и дать всем - и ей, и Степе, и себе самому - определиться и прийти в себя. Однако для такого поступка нужен повод, и не просто повод, а безукоризненная "отмазка", такая, что предъявить в приличном обществе не стыдно.