такое
в этом было. Что-то в меру безумное, а значит, и вполне реализуемое. Оставалось лишь хорошенько все продумать и понять, где и что нужно сделать, чтобы и эта "сказка стала былью!"
В то, что войну - Вторую Мировую, разумеется, а не вообще какую-нибудь войну - можно остановить, Ицкович не верил. Слишком острыми виделись противоречия сторон, да и Европа, как казалось, к войне готова - новое многочисленное поколение подросло - и войны желала, чтобы не утверждали во всеуслышание политики. Вторая мировая, таким образом, оказывалась неизбежна, но была ли неизбежна катастрофа, случившаяся в СССР в сорок первом? Был ли неизбежен геноцид евреев? Вот в этом Олег уже не был убежден на все сто процентов. История, как они успели убедиться, оказалась отнюдь не инвариантной. И изменения - к добру или к худу - накапливались. Так почему бы и не добавить?
***
Олег уехал, и ничего странного или тревожного в этом, казалось бы, не было.
"И не должно быть..."
Уехал и уехал. Он же на службе: когда-никогда, а должен работать. В присутствие, скажем, сходить или еще что. Но сколько ни повторяй слово "халва", во рту сладко не станет. И тревога, возникшая сразу же, как только вышколенный портье в "Deutscher Kaiser" передал Олегу телеграмму от "дядюшки Вернера", не уходила, но странное дело, Ольга этому даже обрадовалась. Тревога - это ведь хорошее человеческое чувство и очень женское к тому же.
"Тревожусь, значит, - не безразличен", - с улыбкой думала она, но, видимо, "улыбка" оказалась "не того калибра", или Кейт вообще разучилась вдруг контролировать свои эмоции, только Вильда что-то заметила и насторожилась.
Что
? - не слово, всего лишь взгляд. Но эмпатия, о которой Ольга раньше лишь в книжках читала, была у Кейт чрезвычайно развита, а в последние две недели - "Вино и любовь - страшная сила!" - еще и обострилась до чрезвычайности. Так что на немое "
Что случилось
?" Вильды, она ответила сразу же и словами.
- Не знаю... Но на душе...
- У меня тоже, - за время разлуки с "дорогим Бастом" Вильда побледнела немного, и в глазах появился некий лихорадочный блеск. Ничего избыточного. И того, и другого совсем по чуть-чуть, но умеющий видеть изменения уловит и интерпретирует правильно. А все остальные скажут: удивительно похорошела, и будут правы, потому что, и в самом деле, расцвела, хоть и раньше в дурнушках не числилась.
"Влюблена как кошка, - решила Кейт. - И, пожалуй, мнэ... Беременна?"
- Тебя не подташнивает, милая? - спросила она ласково.
- Меня? - вскинулась Вильда. Полыхнуло зеленым пламенем, и вдруг краска начала заливать мраморно-белую кожу лица и шеи.
- А если даже "Да", что за стыдливость вдруг?
- покачала головой Кейт и тяжело вздохнула. Про себя, разумеется, но факт - вздохнула. И причина имелась. Даже две: ревность и озабоченность. Сама свела и сама же ревновала, одновременно, впрочем, и этому обстоятельству радуясь тоже: значит, не машина, не робот биологический, не функция, как показалось было, в какой-то момент в Париже, а живая женщина со всем, что в это определение входит. Ну, а озабоченность - это и того проще. Дети это счастье, разумеется, но в их обстоятельствах...
"Ох!"
- А если даже "Да", что за стыдливость вдруг?
- покачала она головой.
- Да, - сказала в ответ Вильда, и Кейт словно кипятком облили. - Нет, - взмахнула жена Баста руками и длинными ресницами. - Не знаю... - растерянно улыбнулась, пунцовая от смущения и словно бы пьяная от переполнявших ее противоречивых чувств.
"Что за бред?"
Оставалось только обнять "дурочку", прижать к себе, и по-матерински поцеловать в макушку.
"По-матерински? - удивилась Кейт, поймав последнюю мысль за хвост. - Это с какой такой радости? Мы же с Ви ровесницы..."
Однако именно так, и с этой путаницей срочно что-то следовало делать.
"Как и с Бастом... И с Бастом тоже", - согласилась она с очевидным.
По-видимому, она слишком долго отказывалась рассматривать "неудобные" вопросы, и ничего хорошего из этого не вышло. Загонишь такое в подсознание, получишь на выходе невроз. И это в лучшем случае. А в худшем - шизофрению.
"А оно нам надо?"
Разумеется, нет. Не надо, не нужно, ни к чему.
- Вот что, красавица, - сказала она, отстраняясь от Вильды и глядя той прямо в светящиеся колдовской зеленью глаза. - Тебе два поручения. Первое, выясни, будь добра, кто здесь лучший гинеколог и шагом марш к нему. Задание понятно?
- Да, - тихо ответила Вильда. - А ты? Ты...
- Я подожду тебя в гостинице, - усмехнулась Кейт, у которой вдруг образовались не терпящие отлагательства дела. - У меня, знаешь ли, на них идиосинкразия.
- Почему?
"Боже мой! Взрослая же женщина! И откуда, спрашивается, такая наивность?"
- У нас разный жизненный опыт, Ви, - Кейт выполнила ладонью некое сложное действие, расшифровать которое Вильда, наверняка, не могла. - Ты просто не поймешь.
- Ладно, - кивнула Вильда. - А второе?
- Узнай у портье, расписание поездов. Мы едем в Софию.
- Куда?! - опешила Вильда.
- В Софию, - улыбнулась довольная произведенным эффектом Кейт. - Баст на службе, и что-то мне подсказывает, что в ближайшие месяц - два мы его поблизости от себя не увидим. Как полагаешь?
- Да, - согласилась Вильда, медленно приходившая в себя после пережитого стресса. - Наверное.
- Вот мы и воспользуемся случаем... Впрочем...
- Что?
- Все время забываю о мелочах, - мрачно объяснила Кейт.
- О чем ты? - нахмурилась Вильда.
- О проклятой визе! - Кейт с сомнением посмотрела на свой портсигар, сиротливо лежавший посередине стола, но не закурила, оставив очередную пахитосу на потом. - Я забыла, что тебе нужна виза. Следовательно, мы едем в Берлин. Там быстренько сделаем тебе болгарскую визу и "ту-ту" - я уезжаю, но скоро вернусь!
***
"
Седьмой день без Баста... полет нормальный...
"
Кем она себя ощущала? Кем была и кем стала? Простой вопрос, но вот ответ на него при ближайшем рассмотрении оказался не таким уж и очевидным. Теоретически, она должна была остаться тем кем была, то есть Ольгой Васильевной Ремизовой, русской, беспартийной - шутка - разведенной, тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения, проживающей... то есть, проживавшей, разумеется, в Санкт-Петербурге, по адресу Большой Сампсониевский проспект, дом номер..., квартира на третьем этаже. Но чем дальше, тем меньше она ощущала себя Ольгой, хотя и Кайзериной Кински - той настоящей Кайзериной, какой та была до "вселения" - не стала тоже. И что же получалось?
"Одно сплошное безобразие!" - невесело усмехнулась Кейт и наконец закурила.
- Кейт, - сказала она вслух, выдохнув сладковатый дым пахитосы. - Кайзерина, Кисси...
Немецкие фонемы не раздражали. Пожалуй, напротив, воспринимались гораздо более естественными, чем русские. И вот, что странно: Кайзериной она не была и - не стала, перестав одновременно быть Ольгой, но имя, имена - приняла, как свое, родное, с нею родившееся и ставшее частью ее личности. Возможно ли такое? А черт его знает! Наверное, это мог бы объяснить Баст, - "И где же тебя носит, милый кузен?!" - но его сейчас нет рядом. А сама она и объяснять ничего не желала. Есть только то, что есть, а почему и отчего, кому какое дело?! Вот была она когда-то полноватой и тихой Олей-тихоней - вечной актрисой второго плана, играющей роли без слов, и что? Кто-то интересовался, почему умная от природы, - она ведь никогда не была глупее ни одноклассников, ни однокурсников, скорее, наоборот, - здоровая (и спортом занималась и совсем неплохо!), на лицо не уродина, а оказалась в "углу"? И сама "дурью не маялась", разбирая, что и почему не сложилось в жизни. Так с чего бы ей начинать упражняться в этом теперь, когда все, наоборот, замечательно и интересно?