К исходу дня к столице одноименной провинции подошли основные силы маневренной группы, за исключением стрелковых батальонов. Пехота, утратив большую часть транспорта, продолжала движение в пешем порядке и сильно отставала от танков. Отсутствие пехотной поддержки и надвигающаяся темнота не позволили продолжить наступление на Саламанку. Первоначально не планировалось вести активные боевые действия и на следующий день...
...Утром 25 декабря в распоряжении командира маневренной группы находилось уже две стрелковые роты неполного состава и пятьдесят танков. Однако топлива в танках почти не оставалось. Поэтому комбриг Павлов приказал слить весь бензин в танки первых двух батальонов мехбригады и на рассвете предпринял атаку позиций националистов практически без артиллерийской подготовки, но зато несколько южнее предыдущего места наступления. Противник, не ожидавший удара на этом участке, дрогнул и отступил. Наступающие подразделения проникли в город, захватили несколько баррикад и, не получив обещанной им раннее поддержки, стали во второй половине дня готовиться к обороне. Вскоре, подтянув подкрепления, националисты смогли контратаковать. Наши стрелки и танкисты оборонялись до последней возможности, но были вынуждены отступить. Отходить пришлось под сильным огнем противника, в условиях плохой видимости - уже наступила ночь - и сложного рельефа местности. Общие потери бригады составили около восьмидесяти человек. Ровно половина из двадцати остающихся на ходу танков была уничтожена противником, в основном с помощью динамитных шашек и бутылок с горючей смесью, остальные - пришлось оставить при прорыве на соединение с главными силами ввиду отсутствия горючего и боеприпасов...Тем не менее, знамя бригады утеряно не было...
...Судьба командира группы комбрига Павлова оставалась неизвестна еще по крайней мере в течение суток...
3.
Виктор Федорчук / Раймон Поль, VogelhЭgel
, в семнадцати километрах южнее Мюнхена, Германия, 25 декабря 1936
Накануне прошел снег, но не растаял, как это часто случается в Баварии, а остался лежать белым искристым полотном на полях и холмах. Укутались в белую одежку кроны деревьев перед домом, и густой кустарник, разросшийся вдоль выложенных диким камнем дорожек. Очень красиво и безумно трогательно, имея в виду, какой сегодня день.
"Рождество..."
Словно услышав его мысли, где-то неподалеку зазвонили церковные колокола, а еще через мгновение посыпался снег. Большие, пушистые хлопья, искрясь в свете фонарей, медленно опускались на землю скрывая неровности и сглаживая острые углы.
"Рождество..."
- Выпьете с нами? - спросила Вильда.
- Мужчинам, мадам, такие вопросы не задают... - он отвернулся от окна и посмотрел на женщин.
Кадр был... - ни дать, ни взять - рождественская открытка. Немецкая открытка... Впрочем, возможно, и французская или польская....
"Европейская, вот в чем дело!"
Две женщины, блондинка и рыжая, - и, разумеется, обе молодые и красивые - сидят, едва не обнявшись, на изящно выгнувшемся диванчике, придвинутом довольно близко к разожженному камину. В камине на дубовых поленьях с тихим уютным потрескиванием танцует пламя, женщины улыбаются, а в руках у них плоские хрустальные бокалы с шампанским.
"Улыбаются... Улы..."
- Я сейчас! - он опрометью выскочил из гостиной и понесся в свою спальню. В голове звучало только одно: "Не меняйте позу, девочки! Только не меняйте позу!"
Дурдом. Именно так. Взлетел по лестнице, повторяя как заведенный эту вполне идиотскую фразу. Ворвался в спальню, схватил "Лейку" брошенную на кровать еще после утренней прогулки. Выскочил обратно в коридор, скатился по лестнице вниз...
- Замрите! - дамы обернулись к нему, а он выхватил из хаоса обрушившихся на него впечатлений две пары огромных глаз - голубые и зеленые - и нажал на спуск. - Есть!
- Что есть? - явно недоумевая, спросила Таня.
- Обложка к новой пластинке, - облегченно улыбнулся Виктор. - Рисовать, разумеется, будет художник, но композиция, настроение... Такое не придумаешь!
- О, да! Виктория рассказывала мне, что вы сумасшедший... - с каждой новой встречей Вильда становилась все более шикарной женщиной. Красивой она родилась - "Что да, то да" - но школа Кайзерины способна сделать и из болонки львицу.
"Светскую львицу...Или суку, что вернее".
Ведь Вильда скорее волчица, чем мопс... Домашний волк, он все равно волк...
"Закрыли тему!" - приказал он себе, сообразив на какие глупости его вдруг "пробило".
"Тоже мне беллетрист!" - но с другой стороны, амплуа "нервического психопата" освобождало от излишней опеки военной разведки СССР. Им про Виктора было определенно сказано, что он "не в теме", но безобиден, аки агнец, поскольку кроме себя любимого, своих песен и "своей Виктории", ничем больше в жизни не интересуется, хотя и делает вид, что вполне адекватен.
- ... вы сумасшедший...
- А я и есть сумасшедший, - сделал страшные глаза Виктор. - Правда, милая?
Очки в очередной раз - как бы сами собой - сползли на кончик носа, и Виктор глянул фирменным взглядом поверх дужки.
- Истинная правда, - "серьезно" подтвердила Татьяна, в последнее время и сама сходившая с ума от этих его "фокусов". - Мне перекреститься?
- Тебе? - словно бы удивился он, входя в роль "жестокого вампира".
Но тут их только начавшуюся игру прервали - Виктор почувствовал движение открывающейся тяжелой двери.
"А жаль, - Виктору, и в самом деле, было жаль. - Могло получиться весьма изящно. Вполне в духе времени - Рождество, снег, вампир... Написать, что ли, сценарий?"
- Ваши газеты, герр Поль.
Теперь он оглянулся... Отслеживать все и вся, ни на мгновение не теряя контроля над ситуацией - даже если пьян, влюблен, или умер - становилось второй натурой, точно так же как первой - неожиданно оказался "легкий" и словно бы слепленный из противоречивых киношных образов Раймон Поль - поэт и "настоящий француз".
Итак, он услышал тихий шелест открываемой двери, затем скрипнула половица под осторожной ногой...
-
Ваши газеты, герр Поль!
- В проеме двери с толстой пачкой газет, выложенной, как
принято в приличных домах
, на серебряный поднос, стоял Гюнтер - старый слуга семьи Шаунбург.
- Наши газеты! - оживилась Татьяна и, "вспорхнув" с изящного венского канапе, бросилась навстречу Гюнтеру.
- Уф! - сказала она через мгновение. - Они же все немецкие!
- Не страшно! - очень "по-бастовски" успокоила ее тоже поднявшаяся на ноги Вильда. - Я с удовольствием вам переведу.
"С кем переспишь, так и заговоришь... Народная мудрость".
- Было б чего переводить... - последние дни пресса не оправдывала затрат времени и энергии на доставку в "Птичий холм".
Писали о всяких пустяках, но ни из Испании, ни из Праги или Вены никаких важных известий не поступало. И Москва молчала. В прямом и переносном смысле помалкивала: ни официальных заявлений, ни шифровок из ГРУ. Тишина. Покой. Снег...
В Москве, возможно, - и даже, скорее всего - снег лежал давно и надежно. А вот в Испании его - кроме как в горах - днем с огнем не сыщешь. И где-то там, в теплой стране Испании, потерялись, растворившись в тумане неизвестности, Олег, Ольга и Степан, от которых тоже давным-давно - больше месяца - не было известий.
- Ох! - сказала вдруг Вильда, бледнея.
- Что?! - подалась к ней, испуганная этим грудным "Ох" Татьяна.
"Надеюсь, не некролог..." - Виктор посмотрел на пачку сигарет, брошенную на сервировочный столик, но решил не "совершать резких движений".
- Тут его очерк...
"Твою мать!"
- Его?
"А эта-то что? Или подыгрывает?"
-
Его
!
Ну, кто бы сомневался.