Баст обратил внимание, что при "всем уважении" никаких конкретных чисел фон Тома ему не сообщил.
"Конспиратор! Но по существу прав".
- Но если Замора падет, красные ударят на Саламанку еще и с севера. По-умному, русским не следовало бы переть напролом всей силой. Фланговый удар на Кастельянос-де-Вильикера или еще севернее с выходом на шоссе Замора-Саламанка был бы намного опаснее. Я, если честно, вообще не понимаю, что с ними произошло. До последнего времени они действовали весьма грамотно. Маневренная группа, мотопехота, средства усиления... Но сегодня, на наше счастье, у них не лучший день.
Полковник выпил, дернул губой, посмотрел в темнеющее окно. Вечерело, и солдаты штабной роты уже сновали вдоль окон, организуя светомаскировку. А канонада, как отметил Баст, не только не смолкла, но, кажется, усилилась.
"Или приблизилась?"
- Я бы еще и южнее Саламанки дорогу перерезал, - неожиданно прервал наступившее молчание фон Тома. - Где-нибудь у Масарбеса, и тогда нам точно был бы конец. Даже Мола... Впрочем, неважно. Если что, держитесь меня, Себастиан, не пропадем. У меня тут неподалеку броневик стоит. Броня, конечно, ерундовая, но всяко лучше, чем пешком или на велосипеде...
2.
Из дневника Героя Советского Союза, майора Юрия Константиновича Некрасова
.
Журнал "Красноармеец", орган Народного комиссариата обороны СССР, N1, 1939 год
Наша рота развернулась широким фронтом и с ходу атаковала противника. За несколько месяцев боев мы хорошо изучили вражеские привычки. Националисты, особенно марокканцы, частенько забирались на деревья и сверху забрасывали танки бутылками с зажигательной смесью или самодельными взрывными устройствами. Поэтому мы от всей души поливали свинцовым дождем несчастную рощу. Вражеский огонь стих. То ли пулеметчики были убиты, то ли они посчитали за лучшее затаиться и переждать опасность. Как бы то ни было, цели мы своей достигли и осмелевшие анархисты поднялись в атаку.
- Литвинов! - позвал я механика-водителя, у которого из экипажа был самый лучший обзор. - Видишь что подозрительное?
Тот ответил не сразу, но заминка была не напрасной.
- Чуть левее разбитой бочки... В глубине рощи вроде кто-то копошится на дереве...
- Дружинин, проверь-ка! - скомандовал я.
Башнер выпустил длинную, в четверть диска, очередь по подозрительному месту. Тело неприятельского солдата, ломая ветки, полетело вниз.
- Отозрел фрукт! Молодец, Женька! - похвалил механик-водитель Дружинина.
Я приоткрыл люк и посмотрел на танк командира роты. Гаврилов семафорил флажками, чтобы мы закончили атаку и вернулись в батальонную колонну.
- Литвинов, возвращаемся! - крикнул я механику-водителю и он тут же так лихо развернулся на месте, что мы с командиром башни чуть не слетели с кресел.
Проделав такой маневр, Литвинов с ухмылкой обернулся к нам. Не сговариваясь, мы с Дружининым оба погрозили ему кулаками.
Нашему батальону повезло, сразу за оливковой рощей начиналась неглубокая лощина, тянувшаяся в сторону города примерно на километр. Комбат, не раздумывая, повернул свой танк в овраг. Весь отряд последовал его примеру. Покатый склон лощины позволял сносно продвигаться вперед, и мы на максимально возможной скорости двинулись к Саламанке. Мы прошли чуть больше полкилометра, как неожиданно идущий впереди танк резко крутануло на камнях. Он потерял левую гусеницу и покатился вниз. Гусеница сползла с катков и распласталась по склону железной змеей. Не повезло экипажу, без буксира им не справиться. Я резко даванул ногой Литвинову на левое плечо, но он и без моей команды уже объезжал опасное место. Нам удалось проехать еще метров двести по сравнительно безопасному пути, от артиллерийского огня нас защищал высокий гребень холма, а пули, в бессильной злобе барабанили по броне. Однако дальше крутизна склона увеличивалась и возрастала угроза опрокидывания танка. Необходимо было выезжать наверх. Литвинов все же решил до последнего использовать возможность укрываться за складками местности и стал выворачивать наверх слишком поздно. Он не заметил большой валун и посадил на него танк днищем...
...
...Когда с помощью домкратов нам удалось наконец снять машину с камня, к танку уже подбегали испанцы из передового батальона. Каждый из них предлагал свою помощь. Нам оставалось только поблагодарить их.
Нужно было торопиться, наши давно ушли вперед. Литвинов завел танк и очень аккуратно выехал из лощины. Мы обождали, покуда республиканская пехота выберется вслед за нами, и рванули вперед. Наши товарищи уже подходили к траншеям националистов. Место было открытое, простреливалось насквозь, и ожидание пехоты в неподвижном состоянии обрекало батальон на бесполезные потери.
Мы не успели преодолеть и половины расстояния до траншей противника, когда передовые танки прорвали заграждение из колючей проволоки и принялись утюжить вражеские позиции. Впрочем, мало кто из националистов поддался панике и оставил окопы. Таких было ничтожное количество, и они тут же были уничтожены огнем танковых пулеметов. Большинство, напротив, упорно оборонялись, использую для борьбы с танками все возможности. Нам противостояли лучшие бойцы Санхурхо - марокканцы...
3
. Ольга Ремизова, предместья Саламанки, Испанская республика, 25 декабря 1936
Солнце садилось, окрасив небо над Саламанкой в кроваво-красные цвета. Во всяком случае, любые оттенки красного воспринимались сейчас Кайзериной именно как "кровавые" и никак иначе. Закатное небо перечеркивали черные дымы. Дым стлался над землей, висел рваными клочьями в воздухе, тянулся с ветром куда-то на север. Кое-где сквозь полотнища копоти, затягивающие предместья Саламанки, пробивались языки пламени. Горели дома, деревья, танки...
- Вы бы отошли, гражданка, от греха, - сказал кто-то у нее за спиной. - Неровен час опять стрелять начнут...
Впрочем, стрелять и не прекращали. Сухой треск одиночных выстрелов и пулеметные очереди - словно сухой горох в высушенной тыкве - раздавались все время.
- Дурак ты, Федоров, - сказал другой голос. - Она же по-русски не понимает. Слыхал, как она с товарищем комиссаром Домешиком по-немецки говорила? То-то же!
- Так что ж теперь делать? - расстроился первый. - Я по-немецки не умею, а тут стреляют.
- Нищо! - сказала тогда Кейт, оборачиваясь. - Не се тревожете за това. Аз разбирам, че.
Она совсем не была уверена, что ее болгарский достаточен для общения, но это было лучше чем ничего.
- По дяволите! - она забыла, как сказать "немного" - А малко, - неуверенно сказала она. - Разбирам.
О грамматике и речи быть не могло: настоящая Кайзерина в жизни по-болгарски не говорила, но кое-что у нее в мозгах все-таки отложилось и досталось теперь "по наследству" Ольге.
- Аз разбирам... - повторила она, глядя на двух красноармейцев, "мявшимися" в отдалении. - Не се страхувайте. Тук далеч. И тъмно. Те не ме види.
- Вот те раз! - в голос удивился высокий белобрысый парень. - А ты говорил по-немецки... Она ж по-украински говорит!
- Не е украински! - улыбнулась Кайзерина. - Не! - она даже рукой показала, и головой покачала. - Това е български език. Аз съм български... - указала она на себя рукой. - Така да се каже, аз живея в България.
Ну, если по правде: какая же она болгарка, если немка? Но и в Болгарии она теоретически действительно жила.
"Проживала... наезжала..."
Нервы в связи с "яркими впечатлениями" дня находились в некотором расстройстве, - Кейт хотела добавить что-то еще - что-то хорошее, способное сделать приятное этим двум паренькам в красноармейской форме - но, увы, не получилось.
- Так вы, оказывается, русский все-таки понимаете?! - "удивился", возникая из темноты, tovarisch Konopleff.
Вообще-то, этот Коноплев Кайзерине решительно не понравился еще во время взаимных представлений. Она как-то сразу поняла - нюхом почувствовала - что никакой он ей не товарищ, а возможно, совсем даже наоборот.