- Вильда, - начал Баст, становясь серьезным, и фрау Шаунбург неожиданно поняла, что вся эта лыжная прогулка была задумана с одной только целью: поговорить с ней о чем-то чрезвычайно важном.
- Обстоятельства принуждают меня на некоторое время покинуть Германию.
- Что значит, покинуть? - тихо спросила Вильда, зная как минимум полдюжины людей, которых "обстоятельства" уже принудили покинуть Германию. Конечно, Себастиан фон Шаунбург не социал-демократ, как Людо Ройф. Разумеется, он чистокровный баварский дворянин, а не еврей, как Карл Берг. Однако насколько ей было известно, от ее собственного дяди Франца фон Эппа - человека, не склонного к пустой болтовне, - в свое время Баст был близок к Герману Эрхардту, год назад бежавшему в Австрию, да и Рэма он, кажется, знал лично. Так что фраза, произнесенная сейчас Бастом, могла означать разное.
- Не то, что ты подумала, - покачал он головой. - Ты никогда не спрашивала меня, Ви, где я работаю и чем занимаюсь, - продолжил он, глядя ей прямо в глаза. - Должен сказать, я тебе за это благодарен, потому что мы живем в такое время, когда есть вещи, о которых нельзя рассказать даже жене.
- Ты...
- Я работаю для Германии, - ответил он на вопрос, которого не дал ей задать, и уточнил, чтобы не оставалось место сомнениям:
- Я предан фюреру и партии, членом которой являюсь. Но у каждого свой путь служения, и то, чем занимаюсь я, весьма важно и крайне секретно.
- Это опасно? - спросила Вильда, начиная догадываться, о чем они говорят.
- Я написал завещание, - вместо прямого ответа, сказал Баст. - И отдал все необходимые распоряжения. Если со мной что-нибудь случится, ты ни в чем не будешь нуждаться.
- А...
Но Баст вел свою линию, и сбить его с мысли было невозможно.
- Если ты вдруг забеременела сегодня, то мне бы хотелось, чтобы девочку звали Брунгильда, а мальчика - Конрад.
- Когда ты уезжаешь? - спрашивать о чем-либо другом, судя по всему, было бессмысленно.
- Сегодня, - он поднял, наконец, рюмку, понюхал и выпил коньяк.
- Куда ты едешь, - она не знала, радоваться ли случившемуся, или плакать. - Или это тоже секрет?
- Нет, это не секрет, - Баст вернул рюмку на стол. - Я еду в Амстердам.
***
Баст сел за руль. В принципе, можно было ехать: мотор уже прогрелся, да и причин задерживаться в имении не было. Однако он медлил, смотрел вполоборота на вышедшую проводить его Вильду. "Она красива" - все время их знакомства он пытался убедить себя, что эта зеленоглазая и рыжеволосая - мед и красное вино - стройная женщина должна вызывать бешеное желание. У него не вызывала, хотя была на его взгляд куда как красивее всех прочих известных ему женщин. Она действительно хороша: изумрудный блеск больших глаз и червонное золото волос. Он мог любоваться ею, и любовался, но не хотел ее, даже когда она представала перед ним во всей своей царственной наготе. Увы, и эта попытка оказалась неудачной, и Баст фон Шаунбург был даже рад, что начальство решило направить его в Нидерланды. В конце концов, лучше рисковать головой, играя в опасные игры рыцарей плаща и кинжала, чем разрушать душу несбыточным желанием быть как все. Увы, но член НСДАП с 1928 года, сотрудник СД гауптштурмфюрер СС Себастиан фон Шаунбург "западал" только на золотоволосых мальчиков, знал это и страдал, не имея возможности ни удовлетворить страсть, ни изменить ее направленность.
4
.
Татьяна Драгунова, Москва,
24 декабря 2009 года
Татьяна вышла с Белорусской кольцевой и направилась вдоль здания вокзала к главному входу. Остановилась - всего на пару минут, как делала это всегда, оказавшись у Белорусского вокзала - перед барельефом "Вставай страна огромная" на стене, и с обычным волнением стала рассматривать знакомую композицию на мраморе: дирижер в центре, слева - оркестр и хор, справа - прощающиеся с солдатами жены и дети, на втором плане справа - строй солдат с винтовками за плечами идёт к дымящему чуть в глубине паровозу.
"
Поезд номер двадцать один... - Прага отправлением в 23 часа 44 минуты... второй платформы... нумерация... с головы состава
" - объявил по громкой трансляции уверенный женский голос.
"Стерва", - без злобы и раздражения, а как о чем-то само собой разумеющемся подумала Таня и пошла ко второй платформе.
Поезд уже подали, и их компашка - все десять человек собрались у своего вагона, пересмеиваясь и перекуривая на морозе пропитанном неистребимыми запахами вокзала. Ну, а в вагон садились уже под настоящую метель. Где-то там, за границами "зоны отчуждения", город стоял в пробках, но у них, отправляющихся отдыхать, настроение было веселое и уже вполне праздничное.
Татьяне досталось купе "сингл" - такое же, как и остальные, только ехать ей предстояло в одиночестве - "по должности положено". Девчонкам - два двухместных. А вот ребятам айтишникам - соседнее, но уже трехместное, но это, как говорится, не страшно: парни молодые, в обиде не будут.
Усмехнувшись своему желанию вечно все контролировать и учитывать - "Кто сказал про контроль и учет?" - Татьяна достала из сумочки телефон.
Услышав знакомое "Алё", спросила:
- Мам? Как ты там?... - А лекарство приняла?.. - Да, уже из поезда, как обещала... - Хороший поезд, да одна... - Теперь не знаю, когда позвоню... - Ложись, спокойной ночи! Целую.
Дав отбой, тут же выбрала следующий номер.
- Олька! Привет, я уже в поезде. - Нет, только тронулись. - Не знаю, как с роумингом будет, так что на всякий случай - "в полночь у амбара"....
"В полночь у амбара", то есть, послезавтра на Ратушной площади, напротив знаменитых часов... и, разумеется, в шесть часов вечера..."после войны"
Она улыбнулась, представляя встречу со старой - еще со студенческих времен - подругой и с некоторым удивлением подумала, что в "те времена" им и в голову бы не пришло, что для того, чтобы увидеться, придется тащиться за тридевять земель и три границы. Сама Татьяна, поездив чуток после замужества по провинциальным гарнизонам, в конце концов, вернулась в Москву, а ее соседку по общежитию Ольгу Ремизову судьба занесла в Питер, да так там и бросила.
Не сложилась у Ольки жизнь, и бывшая "восходящая звезда" советского биатлона превратилась в тихую полноватую женщину-библиотекаря. "Тихоня Оля"... Ну, где-то так и есть: тихая... интеллигентная... неприметная при всех ее немалых габаритах, она и сейчас не хотела ехать к сестре в Вену, не желая никому мешать, докучать, быть в тягость... Вот ведь как бывает, а знали бы все эти товарищи ученые, приходящие в библиотеку Академии Наук, как стреляла в свое время Ольга Ремизова! Как летела на лыжах к огневому рубежу... Как преодолевая закисление мышц рвалась к финишу...
Предвкушение встречи оказалось ничуть не хуже самого события. Оно было окрашено в мягкие пастельные тона и переживалось как предвкушение праздника. Немного тихой грусти, несколько веселых воспоминаний, ожидание легкого - без "загрузов" - общения, потому что Ольга - это Ольга и есть....
Убрав было телефон, Татьяна достала его снова и, чуть посомневавшись, набрала еще один номер.
- Грейси? - сказала несколько удивленно и тут же перешла на английский: - Это Татьяна из Москвы, еду в Прагу, решила поздравить вас с Новым годом, а то неизвестно как со связью будет, да и роуминг дорогой... - Да, если можно...
И услышав наконец сквозь шум падающей воды знакомое "Привет Пятачок! Что случилось?" ответила: "Ничего, еду в Прагу встречусь там с Олькой, ты ведь будешь звонить на Новый год, а как со связью будет неизвестно. Еще перепугаешься, вот и предупреждаю. Да, тебе тоже здоровья и счастья в личной жизни!"
Татьяна улыбалась - настроение предпраздничного ожидания усилилось.
А минут через пять "соседи" зазвали на "стременную" - отметить отъезд коньячком или мартини по желанию, шампанское решили оставить на празднование завтрашнего "нерусского" Рождества. Выпив пару глотков коньяку - с мороза оно и хорошо, Татьяна пошла спать, попросив ребят сильно не шуметь, но те и сами, долго сидеть не стали. Судя по долетавшим до нее звукам, приняли еще по одной, сходили в тамбур - покурить, проведали девчонок и довольно быстро угомонились - день был длинный и суетный... "Обычный" предотпускной день, когда надо "обрубать" стремительно вырастающие со всех сторон концы. Вот и вымотались. Вымоталась... Татьяна сама не заметила, как уснула. Впрочем, в поездах она, как ни странно, всегда спала хорошо, и даже более того, - любила в них спать в отличие от многих своих знакомых.