Неуклюжие комплименты Майкла, постоянное и очень заметное со стороны "одёргивание" себя в попытке сохранить дистанцию, для пристального женского взгляда - во всяком случае, для ее взгляда - были едва ли не открытой книгой... Книгой сказок, если вы понимаете, о чем речь. Полной намёков и "как бы тайн и секретов", возбуждающих готовое "возбудиться" воображение и, что уж там скрывать, дающих обильную пищу жарким девичьим фантазиям.
Конечно, за Фионой уже пытались ухаживать, и неоднократно. Здесь, в Шотландии, в Эдинбурге, где она бывала наездами, и в Европе, куда выезжала несколько раз в год вместе с отцом - везде находились молодые люди, обращавшие пристальное внимание на её красоту... и положение в обществе, легко конвертируемое, чего греха таить, во все еще надежные имперские фунты стерлингов. Как же без этого? Никак.
Сколько ни тверди о свободе и равенстве, о любви, "не признающей сословных рамок", всегда у девушки с титулом "леди" - и предполагаемо хорошим приданным - найдётся больше ухажёров, нежели у сельской простушки или обитательницы больших городов. Но становиться ступенькой на пути в "общество" для какого-нибудь провинциального красавца, Фиона не хотела, трезво понимая, что такого рода "удовлетворённое желание" приведёт ни к чему иному, как к быстрому охлаждению "внезапно вспыхнувшей страсти". И тогда ее брак, как это не раз и не два случалось до нее и продолжает случаться сплошь и рядом, превратится в унылое и, скорее всего, обременительное материально (для неё и её отца) и морально (для нее самой), сожительство с пустым и никчемным дармоедом.
Но Майкл... Хотя он и выглядел как большинство молодых мужчин своего круга, - что делать, если требования моды жестоки, особенно если большую часть времени проводишь в Лондоне, - но вёл он себя совершенно иначе. Майкл был настоящим джентльменом в полном смысле этого слова, но при том - что как знала Фиона, хоть и не часто, но случается, - был умным и великолепно образованным человеком, для которого титул значил много меньше чести и порядочности. А как он смотрел! О, очень часто он смотрел на нее так, что сердце готово было выскочить из груди. Но иногда, в его взгляде появлялось странное, ничем не объяснимое и уж точно неподходящее для мужчины его возраста выражение... Словно внутри молодого здорового и... - да! - красивого мужчины "просыпался" другой - немолодой и усталый, взиравший на Фиону с высоты своего возраста и опыта. В такие мгновения ей хотелось подойти, схватить Майкла за плечи и трясти до тех пор, пока из глаз его не исчезнет это болезненное и какое-то стариковское выражение.
И ещё - временами казалось, что он чего-то боится или о чём-то сожалеет.
"Неужели он боится меня? - думала Фиона, наблюдая за Майклом. - Нет! Не может быть! Скорее, он боится себя самого или того, что случилось в его прошлом. Чего-то страшного и ужасно болезненного..."
Это "страшное" показывалось иногда в его глазах. И тогда... Почти сразу их как бы затягивало влагой едва не проявляющихся слёз... Ох, как в эти мгновения ей хотелось обнять его, утешить, объяснить... Но что она могла ему сказать? Увы, ничего. И порывы приходилось сдерживать, но чего это ей стоило, она не расскажет никому.
Вот и сейчас - ничто не мешало ей обнять Майкла, чудесного, загорелого... и худого как анатомическое пособие. Обнять и повиснуть на крепкой шее "университетского загребного", на глазах у десятков людей - мужчин и женщин - встречающих самолёт на взлётном поле... обнять и повиснуть, услышав:
- Я люблю тебя, Фиона. И хочу, чтобы мы были вместе. Всегда.
И только в этот момент Фиона поняла, что действительно обняла Майкла, повисла на его шее - он был значительно выше нее - и услышала слова, которые мечтает услышать любая женщина... но не от любого мужчины. Впрочем, Майкл был именно тем мужчиной...
***
Удивительно, но улицы Лиссабона в эту ночь, самую волшебную и необыкновенную в году, были почти пустынны и обделены праздничной иллюминацией. И только музыка, доносящаяся из редких ресторанов с их освещёнными подъездами, выступала редкими островками Нового года среди необъяснимой обыденности. Но тем лучше. Никто не мог помешать Степану и Фионе идти взявшись за руки и говорить... говорить... Говорить обо всём. Вспоминать детство и юность, учёбу и первые увлечения, и, внезапно найдя общих знакомых, смеяться - счастливо, как могут только влюблённые.
- Майкл, а ты знаешь какие-нибудь стихи? Представляешь, мне никто ни разу не читал стихов... Сама - читала, даже декламировала в пансионе, но ни разу не слышала от мужчины... - Фиона вдруг отпустила руку Матвеева и, встав у него на пути крепко взяла за плечи, глядя прямо в глаза, и ожидая, по-видимому, немедленного ответа.
- Честно говоря, ни разу не задумывался. Школьная и университетская программа... Пожалуй, всё давно из головы вылетело. За ненадобностью... Вот, правда, есть у меня хороший знакомый, но он - француз... если, конечно считать это недостатком... - Степан широко улыбнулся в ответ на задорный смех Фионы.
- Так вот, он знает множество стихов, даже подозреваю, что пишет и сам. Вот для него такой проблемы - что прочесть новогодней ночью любимой девушке - не существует. А я... разве что...
"Майкл, помогай, не веди себя как пассажир! - Матвеев пытался достучаться до Гринвуда как мог. - Я же помню - ты знаешь стихи ... ну, хотя бы того же Киплинга!"
И над пустынной улицей, сопровождаемое легкими облачками пара, зазвучало:
Eyes of grey - a sodden quay...
Серые глаза... Восход,
Доски мокрого причала.
Дождь ли? Слёзы ли? Прощанье.
И отходит пароход.
Нашей юности года...
Вера и Надежда? Да -
Пой молитву всех влюблённых:
Любим? Значит навсегда
А теперь уже вспомнил и сам Матвеев... Своей собственной памятью вспомнил, как Витька Федорчук пел эти стихи под гитару в одну из нечастых встреч. И сразу припомнилось, что как только умолк последний аккорд, Олег вдруг сорвался с места и побежал звонить жене, и что-то ласково говорил ей в телефонную трубку ... Долго говорил. А сам Степан просто ушёл на кухню, оставив Витьку в одиночестве, и курил там, и старался не плакать.
Чёрные глаза... Молчи!
Шёпот у штурвала длится,
Пена вдоль бортов струится
В блеск тропической ночи.
Южный Крест прозрачней льда,
Снова падает звезда.
Вот молитва всех влюблённых:
Любим? Значит навсегда!
Фиона замерла, словно зачарованная, продолжая сжимать плечи Степана, взгляд её словно бы обратился внутрь себя. Она тихонько и чуть судорожно вздохнула, когда Матвеев подхватил её на руки и понёс, то кружась в ритме вальса, то замирая на несколько секунд на одном месте, чтобы поцеловать. Он нёс её на руках и продолжал декламировать. Голос его набирал силу с каждой строчкой, - или ей это только казалось? - заполнял всё ее тело, проникая в каждую клетку, каждую пору необоримой горячей волной.
Карие глаза - простор,
Степь, бок о бок мчатся кони,
И сердцам в старинном тоне
Вторит топот эхом гор...