Вообще-то ему было под сорок, и имя Александр - да еще и по-русски, с отчеством - подошло бы Тревисину куда больше, но все - здесь, в госпитале, - называли его на французский манер Алексом, и он, разумеется, не возражал. Привык, должно быть, за столько-то лет!
- Алекс, - через силу улыбнулась Кейт. - Я же вам уже объясняла, я австриячка, а никакая не болгарка.
- Извините! - вполне искренне расстроился Тревисин, но Кейт отчего-то показалось, что Алекс лукавит. Он был не прост, этот белогвардеец, сражавшийся теперь в Испании против националистов. Совсем непрост, и возможно, не столько специально, сколько по привычке все время проверял вся и всех. Но, в любом случае - права она или нет - с ним стоило держать ухо востро, ведь как узнать, на кого он по-настоящему работает?
- Извините!
- Не за что, - еще раз попыталась улыбнуться Кайзерина. - Помогайте!
Она всерьёз оперлась на предложенную руку, и пошла с Алексом к асьенде. Тревисин заметно прихрамывал - последствия ранения под Заморой во время атаки 14-й интербригады, но уже шел на поправку. А воевал он, что любопытно, в том самом батальоне "Марсельеза", командиром которого при столь драматических обстоятельствах стал ее знакомец по ранней осени в Барселоне - капитан Натан.
Однако ей сейчас было не до ассоциаций и аналогий: плечо разболелось, голова кружилась, перед глазами - мелькали черные мухи. И даже капли дождя, падавшие на лицо, никак не могли "пробудить" Кейт от овладевшего ею морока. Она то задремывала на ходу, то приходила в себя, вздрагивая и окунаясь в одолевавшую боль. Да и Тревисин, понимавший, без сомнения, в каком она находится состоянии, оказался тверд и последователен в желании с миром доставить Кайзерину на место, то есть, в госпиталь, в палату, на койку...
За четверть часа они доковыляли - с остановками и отдыхом - до ее "кельи", и, благодарно посмотрев на спутника, Кейт опустилась на кровать и потеряла сознание.
Глава 9.
По ту сторону добра и зла
1.
Раймон Поль, Барселона, Испанская республика, 14 января 1937
,
после полудня
Летели через Марсель, но на побережье бушевала гроза, и вылететь в Барселону сразу же после заправки не удалось. А потом стало поздно, поскольку ночные полеты в Испанию, где, между прочим, шла война, не практиковались. Гражданскими летчиками не практиковались. А так что ж... Но они не были военными, а потому заночевали в Марселе, и ранним утром - как раз утих дождь, и небо немного очистилось - "рванули на юг". На юго-запад, разумеется, но кто будет придираться!
А в Барселоне... Ну, в принципе, затем они и летели в Испанию. Первый концерт дали уже в полдень. И никакой сиесты, что характерно! Впрочем, на дворе зима, и всю прошедшую неделю лили дожди. На городских улицах сыро и холодно, небо пасмурное, настроение - мрак, но Виктория собралась - а это и само по себе чудо, на которое стоило посмотреть, хотя и не многие сподобились, - и вышла на сцену старого варьете на Рамблес. Вышла, посмотрела в зал и... улыбнулась. Зал взорвался аплодисментами, а она запела "Одна под дождем" - новую песню из нового фильма, так славно перекликавшуюся с ее первым шлягером про танец под дождем. Как и следовало ожидать, Виктория была великолепна, и зал буквально знобило от любви и восторга, хотя большинство зрителей были в форме и при оружии. О чем им, казалось бы, думать кроме войны и смерти? Впрочем, вели они себя вполне целомудренно: и коммунисты, и анархисты, и "прочие все" боготворили Викторию, дружно забыв о партийных разногласиях, и чуть что, начинали скандировать: "La rubia Victoria! La rubia Victoria! La rubia Victoria!" И она расцвела на глазах, впитав восторг толпы, и "поднялась" еще выше, туда, где речь шла не о голосе уже или внешности, а о душе и Даре. И "Бела Чао", которую они с Раймоном с октября тридцать шестого готовили специально для Испании, прозвучала так, что просто с ума сойти!
Аплодировали стоя, свистели, вопили, что-то неразборчивое скандировали... Бросали цветы, их оказалось неожиданно много, и даже пару раз - из-за полноты чувств, наверное, выстрелили в потолок.
- Как я тебе? - спросила Виктория в авто по дороге в отель.
- Грандиозно! - совершенно искренне ответил Раймон, поднося огонь зажигалки к сигарете в мундштуке черного янтаря.
"Довольно стильно и настолько же дорого... - усмехнулся он мысленно, наблюдая за тем, как закуривает Виктория. - Соревнование с "Кузиной Кисси" продолжается..."
- Да, неплохо получилось... очень эмоциональная публика... "сопереживательная"... У тебя, кажется, есть НЗ, ведь так?
- У меня есть НЗ, - вздохнул Раймон, но все-таки достал из кармана пиджака фляжку и передал ее Виктории.
Он - насколько это вообще возможно - контролировал количество выпитого, и вроде бы, не без успеха. Однако карьера звезды и дивы - опасная стезя. Это ему и Шаунбург - как специалист - объяснил, да и сам Раймон когда-то давно, в прежней жизни, читал. Тогда, например, когда после армии заинтересовался химией наркоты... и биохимией тоже. Процессы творчества, особенно у певцов и актеров, приводят к выбросу огромных порций адреналина и эндоморфинов... Там вообще такая дикая химия бурлит, что хоть святых выноси. Вот алкоголь и вписывается... Удачно, надо сказать, вписывается, но Раймон был не только автором песен дивы и ее главным импресарио, он ее еще и любил, а потому бдил, "хватал и не пущал". Выходило не без трений, но пока вполне успешно и даже мирно. Во-первых, потому что Виктория и сама не дура и все прекрасно понимает, а во-вторых,... Во-вторых, ему хотелось надеяться, что его мнение ей отнюдь не безразлично.
- Что дальше? - спросила она, отрываясь от фляжки.
- Обед со звездами первой величины, - улыбнулся Раймон, принимая емкость и пряча ее в карман от греха подальше. Самому ему в свете нынешних планов пока лучше было не пить вовсе или пить одну воду.
"Еще успеют
напотчевать
..."
- А почему не ужин? - удивилась Виктория. - Я же еще в шесть выступаю... На полный желудок? Не пойдет!
- Ешь меньше, - предложил Раймон, а что еще он мог ей предложить?
"А еще лучше, не пей вина... "
- Так что там с ужином? - настаивала Виктория.
"Вот же настырная!"
- Да, с ужином все как раз просто, - вздохнул Раймон. - Ужин в твою честь дает великий и ужасный Дуррути, который сейчас здесь самый главный, но, в основном, потому, что у него под рукой все крупные военные и полицейские силы провинции. Диктатор Каталонии - никак не меньше.
- Постой! - снова удивилась Виктория. - Он же, вроде, анархист?
- Анархист не бранное слово, - возразил Раймон, вспомнивший вдруг по ассоциации "Оптимистическую трагедию". - Это всего лишь определение принадлежности к одной из легальных политических партий. И ФАИ, мон шер, ничуть не уступает ИКП, во всяком случае, здесь, в Барселоне.
- Значит, он дает нам ужин, - кивнула Виктория.
- Нет, - улыбнулся Раймон. - Дуррути дает ужин в честь тебя, а все остальные приглашены заодно.
- Ага! - усмехнулась Виктория. - А обед?
- О! - поднял вверх палец Раймон. - Обед дает Генеральный консул СССР в Барселоне Владимир Антонов-Овсеенко и главный советник ВМФ Испанской республики дон Николас Лопанто... Любопытный, между прочим, человек. Рекомендую познакомиться...
- Ну, раз ты настаиваешь...
"Помолчала бы... говорунья!" - но, с другой стороны, из роли не выпадает и на том спасибо.
Хотя в этом он был к ней, пожалуй, несправедлив. В той или иной степени, Виктория "играла" все время, ни на мгновение не нарушая своего и так уже двойственного образа певицы и разведчицы, и оставалась "самой собой" везде и всегда, кто бы ее там не "слушал", и кто бы за ней не "присматривал". А у Раймона на этот счет была не обычная для влюбленного мужика паранойя, он просто кое-что знал и о диве Виктории, и о тех, кто мог сейчас ее "смотреть и слушать".
2.