- Согласен с вами, Иона Эммануилович, - аккуратно выдохнув дым, подал свою "реплику" Розенберг. - Троцкий, к слову, тоже старается сгладить конфликт. В "Вестнике оппозиции" громы мечет, но в шифротелеграммах просит "товарищей из ПОУМ" не спешить, чтобы, как он пишет, "не погубить дело революции".
"Интересно, - сделал заметку Никольский. - Это он специально мне намекнул, что и помимо меня каналы имеет?"
- Террор, однако, на убыль не идет, - возразил он.
- А террор к делу не пришьешь, - усмехнулся в ответ Розенберг. - Никто ведь ответственности на себя не берет.
- Да, - кивнул Якир. - Не эсеры...
- Не эсеры... - задумчиво повторил за Якиром Розенберг. - В восемнадцатом году...
Никольский знал, что происходило в 1918 году, но он был не Дзержинский, и заходить так далеко, как зашел "Железный Феликс", себе позволить не мог.
- Мы работаем над этим вопросом, товарищ Розенберг, - сказал он.
"Но повод просто замечательный..."
- Однако, - добавил Никольский, едва только уловил искру понимания, промелькнувшую в глазах посла. - Пока мы не создали более благоприятных обстоятельств... было бы крайне желательно, чтобы товарищ командарм 1-го ранга переговорил с военным руководством поумовцев и вообще с военными... Выехать с инспекцией в войска, произнести речь...
- Неплохая идея, - согласился Якир. - Но в данной ситуации мой выезд в войска может быть интерпретирован в отрицательном смысле.
- Повод можно создать, - осторожно возразил Никольский, видя, что Розенберг не вмешивается. Покуривает у письменного стола, слушает, но молчит.
- Например? - а вот Якир, судя по всему, воодушевился, он увидел путь к реальному действию и готов был осуществить его в разумных, разумеется, пределах.
- Под Саламанкой возник тактический тупик...
- Вечная ничья, - усмехнулся Якир. - Но мы, я думаю, способны переломить ситуацию, и мы ее переломим.
- Вот и повод, - осторожно предложил Никольский. - Там как раз сильны позиции ПОУМ и Дуррути.
- Повод неплох, но недостаточен, - покачал головой командарм. - В военном отношении Мерецков вполне способен справиться с ситуацией и без моего вмешательства. Люди это знают.
- Может, посещение госпиталей? - предположил тогда Никольский.
- Для командующего армейской группой повод мелковат, - вмешался в разговор Розенберг. - Но туда едет с концертом Виктория Фар, и это меняет дело.
- Виктория Фар... - ну, Якир не мог не знать, что она в Испании. В армии только о ней и говорили, но, видимо, ему такой вариант в голову не пришел.
- Сегодня она выступает в Мадриде, - сказал между тем Розенберг. - А вы... ведь может случиться, что вы были заняты, Иона Эммануилович? Командующий - человек загруженный... Мы с Марьяной примем ее здесь, а послезавтра вы могли бы встретить ее на концерте... Где она выступает? - повернулся он к Никольскому.
- В госпитале Эль-Эспинар, товарищ Розенберг, - сразу же ответил Никольский. - Это как раз Саламанкское направление.
- Ну, вот и повод, - кивнул Розенберг. - И госпиталь, и направление, и мадемуазель Фар.
- Да, пожалуй, - согласился Якир и все-таки закурил.
"Не подведи, Федя!" - взмолился мысленно Никольский, глядя на то, как закуривает командующий.
Если бы он верил в бога, богу бы и помолился. Но он не верил ни во что. Теперь уже - даже в коммунизм. Оставалось надеяться на людей.
3.
Виктория Фар и Раймон Поль, Мадрид, Испанская республика, 19 января 1937 года, вечер
.
- Ну! - глаза сверкают, и сини в них сейчас гораздо больше, чем обычно.
И прилив крови к лицу ей тоже идет.
"И куда подевалась наша аристократическая бледность?"
Ну, и в довершение картины, наблюдались еще и трепещущие крылья носа - почти "прозрачные крылышки феи" - и "бурно вздымающаяся грудь"!
- Ты давно смотрелась в зеркало? - Федорчук даже прищурился, чтобы удержать в себе, а значит - скрыть от нее рвущиеся на волю любовь и восхищение. Впрочем, под синими стеклами очков хрен что разглядишь.
- Не заговаривай... те мне зубы, месье! - она тоже прищурилась, и теперь там, в тени длинных ресниц посверкивала сталь драгунских палашей. - Ну?!
- Баранки гну! - по-русски ответил Виктор.
Это он зря, конечно, сказал, несмотря даже на то, что они оставались одни, а стены вокруг - толстые. Достаточно одного раза, чтобы посыпались все легенды и все тщательно выверенные "внутренние конструкции". Но сделанного не воротишь, и на старуху бывает проруха.
- Ты, что! - взвилась Татьяна. - Совсем крыша поехала?!
Возмутиться возмутилась, и лексикон, что характерно, весьма определенного свойства вдруг всплыл, но все это шепотом, едва ли не беззвучно.
"Н-да... и кто же это кто, так владеющий телодвижениями души, Татьяна или Жаннет?"
Жаннет как будто легкомысленнее, но это только кажется. Виктор в этом успел уже отчасти разобраться. Француженка действительно была молода и несколько излишне "весела", но одновременно заметно упрямей и, если так можно выразиться, упертей Татьяны. И коммунисткой-подпольщицей, а затем советской военной разведчицей была именно она, а не менеджер по персоналу Татьяна Драгунова. Однако дела обстояли куда более замысловато, чем можно заподозрить, исходя из простой схемы: "вселенец" - "донор". Виктор и на себе это чувствовал, и в Татьяне видел. Виктория Фар не только по имени, но и по существу не являлась уже ни Татьяной, ни Жаннет, хотя личность "вселенки" и доминировала. Однако изменилась и она, и, вероятно, по-другому и быть не могло: другая жизнь, другие люди.
- Извини, - сказал Федорчук по-французски и обнял Викторию. И поцеловал. С закрытым ртом говорить невозможно.
- Все, все! - остановил он ее, когда поцелуй себя "изжил" - не продолжать же, в самом деле, до завтрашнего утра!
"А жаль..." - подумала Татьяна (или это была Жаннет?) отстраняясь.
- Кайзерина в госпитале Эль-Эспинар, - сказал Федорчук ровным голосом, пытаясь побороть заполошное сердцебиение. - И ты выступаешь там послезавтра, после обеда. Завтра отдыхаем, послезавтра выезжаем с утра пораньше. Дороги здесь, говорят, лучше, чем на юге, так что есть надежда прокатиться с комфортом, и не без удовольствия.
4
. Акви-Терме. Королевство Италия. 20 января 1937 года. 2 часа 08 минут
Стоянка товарно-пассажирского на Рим здесь, в Акви-Терме, всего каких-то десять минут. По итальянским меркам - поезд следовал практически без остановки, но можно предположить, что все, кто способен себе это позволить, вылезут на перрон - перекурить на холодке. Погода стояла приятная, хоть и зимняя, и люди наверняка не откажут себе в "маленьком удовольствии". Разумеется, не все, отнюдь не все...
Но поезд еще не пришел, и пока ярко освещенный электрическим светом перрон был совершенно пуст - маленький город, маленькая станция - только в самом конце, у края рампы и почти в тени стояли два "Фиата" "Ардита" Железнодорожной Милиции Национальной безопасности. Возле одного из них нетерпеливо переминался с ноги на ногу capo squadra с кинжалом на поясе, то и дело теребя застёгнутый клапан бустины. Высокий, светловолосый, похожий на уроженца Севера, он явно нервничал, - пару раз доставал из кармана форменных брюк пачку "Национале", но огладывался на вторую машину и прятал сигареты обратно.
Гудок паровоза издалека и заранее известил о прибывающем поезде, и тут же на платформу выскочил дежурный по станции. Оглянулся боязливо на чернорубашечника, и припустил рысью к месту остановки локомотива.
Сержант проводил станционного служащего тяжёлым взглядом и подошёл ко второй машине. Он что-то коротко сказал в приоткрытое окно водительской двери, откуда тянулся еле заметный в ночном воздухе сигаретный дымок. Почти сразу же взвыл стартер и завёлся двигатель. Через секунду заработал мотор и другого автомобиля. Сизый вонючий выхлоп быстро истаивал, выходя за освещённую часть платформы.