- Время просчитали? - унять "звенящие" нервы можно было только дотошностью, к тому же не Кравцов придумал "доверяй, но проверяй". Не ему и отменять.
- Проверили, - успокоил его лейтенант. - С секундомером все этапы операции прошли. И не один раз. Успеваем.
- Стрелки? - Кравцов предполагал, что одним из стрелков будет сам Вересов, отличавшийся крепкой рукой и метким глазом, но хотел услышать это лично от подчиненного.
- Я и Кремер, - Вересов неожиданно успокоился, причем перемена в его настроении была настолько очевидной, что Кравцов даже удивился. - Стреляем с балконов второго этажа, с двух сторон. Он первый номер, я второй. Если что-то ему помешает, или он промахнется, вступаю я, а он тут же уходит.
- Внизу кто-нибудь будет? - уточнил Кравцов, озабоченный обычными в их работе непредвиденными обстоятельствами. Причем, "обстоятельства" эти, будь они не ладны, всегда норовили всплыть там и тогда, где и когда их совсем не ждешь.
- Кроме Богомольца некому, - развел руками Вересов и обнаружил вдруг, что папироса давно погасла. - У меня, Алексей Николаевич, людей в обрез, - смутился он. - Сами же знаете.
- Знаю, - кивнул Кравцов. - Богомолец, значит...
- Ну, а кто еще? - Вересов бросил окурок в пепельницу и полез за коробкой в карман.
- Ладно, - задумчиво произнес Кравцов, думавший сейчас о трех вещах сразу. - Ты ему еще раз все объясни, а я попробую подстраховать, но... Ты же понимаешь, у меня тут и еще дела есть.
- Появился? - вскинулся Вересов, услышавший про "дела", но, увы, Кравцову нечего было ответить.
- Нет пока, - сказал он, закуривая. - Ладно, иди уж... И... Ну, удачи нам всем!
Вересов, только что доставший из пачки новую папиросу, так и вышел, крутя ее в пальцах. А Кравцов встал и подошел к окну.
Возможно, он все-таки ошибся. Шаунбург был настолько лакомой добычей, что, вероятно, Кравцов поддался соблазну и "сочинил" себе красивую историю про немецкого барона... Да, скорее всего, он переоценил романтизм этого доктора философии, или, напротив, недооценил профессионализм и осторожность фашиста. И все-таки, все-таки... Какой был бы фурор, и какая свечка в зад умникам из военной разведки, мнящим себя великими спецами по части закордонных операций. Это же и ежу ясно, что "товарищи командиры" нашли к немчику подходы, вот и заблокировали так хорошо начавшуюся операцию Кравцова. А операция без ложной скромности на Орден Ленина тянула, но его, надо полагать, получил кто-то другой...
Однако беглецы, один из которых не говорит даже по-испански, обложенные, казалось, как медведь в берлоге, неожиданно исчезли. Ни машины, ни мужчин - брюнета и блондина. И так уже почти два дня.
"И где же ты, сволочь баварская, прячешься? Или у тебя тут все-таки кто-то есть? Или это вообще не ты?"
Сигарета почти догорела, и Кравцов хотел уже вернуться к столу, - выбросить ее в пепельницу, но взгляд остановился на выступе карниза, прямо под подоконником. Выступ - серый, массивный был весь усыпан пеплом старым и новым ...
"Здание-то двухэтажное... но... Черт!"
Занятый оперативными проблемами, Кравцов, похоже, упустил одну простую вещь. Да, здание было двухэтажным почти по всему периметру, кроме одного единственного места. Вернее, двух. Две башни украшавшие фасад имели по четыре этажа вместо обычных двух, и третий был заселен.
"Черт!"
Кравцов выскочил из "процедурной" на галерею, повернул, рывком распахнул дверь, взбежал по лестнице на третий этаж и, выйдя на опоясывающий его балкон, посмотрел направо. И там, разумеется, оказалась дверь - прямо над входом в "процедурную" второго этажа. Ну, а за дверью предполагалась комната...
"А в комнате окно, около которого кто-то частенько покуривает, сбрасывая пепел вниз, на карниз под окнами "процедурной".
Так просто, так очевидно, но он-то этот фокус прошляпил.
"Дилетант, твою мать!"
Кравцов постоял мгновение, уравнивая дыхание, и постучал костяшками пальцев в окрашенную коричневой краской дверь, прямо по двойному золотому канту окаймлявшему филёнки.
- Открыто! - откликнулся из-за двери приятный женский голос.
Не по-испански, по-французски.
- Извините за беспокойство, - на нарочито ломаном французском сказал Кравцов, открывая дверь. - Разрешите представиться, военврач Володин.
- Кайзерина Николова, - за крошечным столиком у окна сидела красивая рыжеволосая женщина, с которой до сего дня Кравцов был знаком заочно - по оперативным данным.
- Извините, товарищ Николова, - сказал он, входя в комнатку, где не без труда помещались кровать, шкаф, да этот столик. - Вы, вероятно, курите у окна... А внизу процедурная... там весь карниз в пепле.
- Ой! - очень искренне расстроилась Кайзерина, услышав упрек "военврача". - Простите, ради бога! Я и не знала...
- Да, ладно, - улыбнулся он в ответ и успокаивающе помахал рукой. - Я же не в смысле претензии, а только попросить...
- А вы русская или болгарка? - спросил он, неожиданно переходя на русский.
Но женщина, кажется, и впрямь не говорила на славянских языках. Баронесса была болгаркой только по гражданству...
- Не понимаю, - развела она руками, - извините, - и всё это сопровождалось замечательной улыбкой, но "военврачу" было не до смеха. - Все думают, раз Николова, значит, по-русски говорю, а я - нет. Я немка на самом деле, господин Володин. То есть, австриячка, разумеется, но для вас это, по-видимому, несущественные различия.... Извините...
6.
Виктория Фар и Раймон Поль, Эль-Эспинар, Испанская республика, 21 января 1937 года, 12.35.
К воротам асьенды, где разместился hospital de campaЯa, подъехала небольшая колонна: две обычные армейские легковушки - головная и замыкающая с охраной из штаба фронта, вторым шел роскошный лимузин, далее автобус и крытый брезентом грузовик. Водитель первой машины нетерпеливо засигналил, но тяжелые деревянные ворота, врезанные в беленую стену, распахнулись только тогда, когда начальник караула - госпиталь, как выяснилось, охранялся весьма серьезно - проверил документы и, коротко переговорив с сопровождающим из штаба фронта, дал отмашку своим людям. На стене рядом с полукруглым фронтоном, венчавшим арку ворот, появился боец в пилотке и, закинув винтовку за плечо, замахал руками, приглашая внутрь. Тогда замершие было в ожидании машины, тронулись и одна за другой въехали в патио - просторный внутренний двор по периметру окруженный апельсиновыми деревьями. Начиналась пора цветения, и ветви уже пометили белыми всполохами первые распустившиеся бутоны. Асаар - цветок апельсинового дерева снежно белый, потому и цветок померанца - такой же девственно белый - французы назвали флердоранж.
"Белые как цветы апельсина, свадебные..."
Но в Испании война, и hospital de campaЯa - это полевой госпиталь, и...
"Господи, сейчас я увижу Ольгу!"
Но, разумеется, быстро только кошки родятся, а у них официальные гастроли, и еще бог знает что!
Сверкающая лаком "Испано-Сюиза" подкатила к парадному входу особняка, а остальные автомобили прижались к дальнему краю патио, где за широкими воротами начинался другой - хозяйственный - двор. А открытые по случаю теплой погоды окна первого и второго этажей уже ожили, наполнившись движением, сменившим сонный покой: раненые, кто мог, выглядывали из палат, спеша увидеть приезд дивы. Ещё через мгновение - колеса лимузина только скрипнули на гравии подъездной дорожки - несколько "ходячих" уже выскочили во двор.
- Виктория!!! - звонким голосом выдал ликующий вопль юный боец - совсем мальчишка, с подвешенной на широком бинте загипсованной рукой. - La rubia Victoria!
- Вива Виктория! - восторженным эхом прокатилось по палатам, вырвалось из окон и обрушилось на огромную черную машину.