Вокруг было как-то непривычно уже - тихо. Даже шипение и треск ракет прекратились.
- Спаси бог вас, люди добрые, - сказал дед, - уважили старика, ой уважили. Коль вы ко мне по-хорошему, - поймал он за плащ собравшегося было идти дальше Ицковича, - то и я вас отблагодарю. Исполню любое
желание
. Что спросите, то и ваше будет.
Теперь он уже как-то не выглядел сгорбленным, сморщенным и вообще старичком. Казалось даже, что стоящая перед ними фигура светится изнутри.
- Говорите,
чего
желаете
, - объявил он, глядя на всех троих разом, хоть это и было физически невозможно.
Федорчук хохотнул, Ицкович крякнул.
- М-да-а, - протянул Степан, - вернуться бы лет на двадцать назад, помоложе стать.
- А лучше на двадцать пять! - подхватил с хохотом Виктор.
- А почему, не на тридцать или, скажем, не на двадцать девять? Молодеть, так молодеть! - Попытался сострить Олег.
Старик оглядел всю компанию и произнёс:
- Ну что же, добрые люди. Вы сказали. А я услышал и исполню ваше
общее
желание! - И ничего не говоря более, развернулся и ушел за угол дома, словно растворившись в темноте.
Степан зажмурился, открыл глаза, что это было?
Ветер утих. По набережной по-прежнему бродили группки празднующих Новый Год туристов.
- Ребята, вы слышали анекдот, как негр поймал золотую рыбку и захотел быть белым, и чтоб много воды и женщин... - начал Степан.
"Чего это я его вдруг вспомнил?"...
***
Он не запомнил сна. Но что-то ему снилось, и это "что-то" было приятное, потому что ощущал он себя сейчас выспавшимся и отдохнувшим. Открыв глаза и потянувшись, отбросил одеяло и с улыбкой встал с кровати, но улыбка продержалась не долго.
Судя по всему, он здорово вчера погулял. Можно сказать даже -
чересчур
здорово, если умудрился влезть в чужие трусы. Трусы были странные: белые, шёлковые, длинные, почти до колен. Разумеется, он в жизни такие не носил, и вообще они выглядели какими-то... "Чем это я занимался вчера? Нет, в постели вроде бы больше никого нет. Или
она
уже ушла? Кто? Бред... Пить вредно, а много пить - вредно вдвойне".
Теперь следовало сообразить, где здесь дверь в туалет..., дверь, разумеется, нашлась, вот только...Уже завершив исполнение неотменяемой перед организмом обязанности, он понял, что туалетная комната в его номере разительно изменилась. Пропала душевая кабина. Вместо неё - большая ванна прямо посреди комнаты. Или так и задумано?
"Но как, ради бога, я этого не заметил вчера? Ведь, кажется, принимал душ... Нет, точно принимал! Или все-таки стоял прямо в ванне? Чушь какая-то - надо будет узнать на ресепшене, что это значит и, вообще, с какой стати?! Это мой номер???"
"Э-э-э... кстати! А где телевизор? И этого нет! Прямо, как у Булгакова, чего не спросишь, того и нет. И как там, у классика, было дальше? Совсем вылетело из головы! А вот, радио! Какого чёрта! Что это за убожество - не ретро даже, а ископаемое какое-то. Ну, нет, один - разъединственный канал, и тот по-голландски. Ни одного знакомого слова. А нет, вот кто-то по-французски - "хочет воспользоваться случаем передать наилучшие поздравления...". А, чёрт - пошёл голландский перевод".
Так он ничего из этих новостей узнать и не смог, а между тем было бы любопытно услышать - а еще лучше увидеть, - что происходит за стенами гостиницы утром первого января 2010-го года.
А что там, кстати, происходит?
Он подошел к окну, отодвинул занавески, в комнате стало светлее. Улица была непривычно пуста. Авто почти нет, а которые есть, какие-то... не такие. Откуда-то издали доносились гудки клаксонов. И цокот копыт лошади, тянущей телегу с какими-то ящиками.
"Экологи, мать их! Как там всё-таки было написано в "Мастере и Маргарите"? Это важно, вот только почему?"
Улица, что с ней не так? Велосипеды есть, но какие-то... неправильные, и опять же автомобили.... А ведь вчера были нормальные и много! Не бывает так, что бы напротив большой гостиницы после новогодней ночи всё свободное пространство не заставлено машинами. Просто не бывает! И повозка, такую телегу он, совершенно очевидно, видел в Амстердаме впервые. Разве что на старых чёрно-белых фотографиях.
"Блин, что было у Булгакова? Это важно, важно и ещё раз важно!"
Стоп, а кто он сам? Как его зовут?
"Имя! Kim ty jeste?? Where you came from? "
Действительно, откуда? Секунду, а на каком он, собственно, языке думает? Вторая фраза - явно английская, тут и к доктору не ходи, а первая? По-польски? Но откуда он знает польский? Как откуда? От матери - она ему ещё пела колыбельную: "A-a, kotki dwa, szaro-bure obydwa...".
"Чушь какая!" - Мать ему пела "Шёл отряд по бережку, шёл издалека..."! А откуда он знает английский? Ну, как, откуда? Из школы, конечно. Мистер Макфарлейн от литературы так и говорил: "Юные джентльмены, вы должны так владеть вашим родным языком, чтобы Шекспиру не было стыдно за своих потомков".
"Родным"?
"Русский язык велик и могуч" - кто это сказал?
Так какой язык ему родной? Кто его мать? Кто его отец? Когда он родился?
С какого момента он вообще себя помнит? Да, конечно, с трёх лет. Первое воспоминание в его жизни - день рождения. Торт с тремя свечками. Он их задул с третьего раза. Мама поцеловала его в лоб. И все были какими-то взволнованными: мама, папа, дядя Конрад и остальные. Потом он понял, в чём было дело - именно в тот день началась Великая Война. А ещё через три года его шестой день рождения тоже вышел грустным - мама все время вытирала слёзы, потому что в Бельгии погиб дядя Конрад. Польский эмигрант, он служил во французской армии и был убит где-то при Пашендейле, прямым попаданием немецкого снаряда в штабной блиндаж.
"Нет, это какая-то шизофрения!" - Он родился в день запуска первого спутника - четвёртого октября тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года! Его даже хотели назвать "Спутником", но назвали, как и собирались, Степаном, в честь дедушки Степана Игнатьевича, погибшего под Минском в сорок первом. Его зовут Степан Никитич Матвеев! Да, именно так!
А кто же такой, тогда, Майкл? Да, ведь это ЕГО самого так зовут: Майкл Мэтью Гринвуд, сын сэра Эрнеста Гринвуда и леди Сабины Гринвуд, в девичестве Лисовской, которую уже женой отец привёз с собой из Франции. Своё второе имя "Мэтью" он получил в честь прадеда, - героя восстания против царя, - Матеуша Лисовского, повешенного русскими в Варшаве.
"Нет! Главное не это! Главное - Булгаков!"
Кто такой Булгаков?
"Неважно! Что он сказал? "Рукописи не горят"? Нет. "Правду говорить легко и приятно"? Не то! "Каждый получает по вере его"! Да! Именно так он и сказал! Дедок сказал: "Общее желание". И исчез. И исполнил? И всё стало, как он сказал? И какое на дворе число?"
Самое смешное или грустное, - тут уж каждый волен решать сам - заключалось в том, что он, кем бы он ни был, Степаном или Майклом, знал ответ на свой последний вопрос.
Первое января 1936 года.
"Это кто ж такое загадал?!!"
2
. Олег Ицкович
, 1 января 1936 года
Mein Gott, geht es mir beschissen! - Ицкович хотел, было, поднять голову, но острая боль в висках заставила вновь опустить ее на подушку. - Warum habe ich nur Sekt und Cognac zusammen getrunken?!
Вот про коньяк и шампанское он помнил точно. Но, совершенно непонятно, зачем он вообще пил шампанское. От шампанского у Олега обычно случалась изжога, и еще пузырьки, когда пьешь, в нос шибают.
Кретин! - Ну, где-то так и есть, потому что
если головы нет, то уже и не будет
А плохо ему было так, что не хотелось жить, типа: "Мама, роди меня обратно". Однако когда тебе за пятьдесят, а твоей маман недавно исполнилось девяносто, такие просьбы звучат несколько претенциозно. Мысль эта, как ни странно, придала сил, и, плавно перевалив свое тело налево, Олег открыл глаза. В комнате царила полумгла, и это было хорошо. Но зато и совершенно не понять, который нынче час. Свет с улицы едва пробивался сквозь зашторенные окна, и означать это могло одно из двух: или еще рано, или шторы хорошие, в смысле, плотные. Впрочем, возможен был, как тут же подумалось, и еще один вариант - низкая облачность, что для Амстердама вполне нормально. Ну, не мог же он, в самом деле, проспать сутки?