И уже совершенно иным тоном с лёгкой долей сарказма, вполголоса добавил, обращаясь, будто не к вскочившему по стойке "смирно" Дмитрию, а к некоему третьему собеседнику: - "Дома мы не можем, дома нас тошнит..."
- Садитесь, юнкер. Слушайте и запоминайте...
Разумеется, это была не просьба, а прямой и недвусмысленный приказ: выехать ближайшим поездом в Берн, по пути проверяться на предмет отсутствия слежки (это должны были уметь все члены РОВС, даже сотрудники журнала). На вокзале пункта назначения посетить ресторан и сделать заказ, в котором обязательно должны быть две меренги, если всё чисто, или три эклера, если замечен "хвост".
- А дальше?
- К вам, юнкер, подойдет человек в тирольской шляпе с чёрной пряжкой справа на сине-жёлтой ленте. Он попросит у вас спички, отдадите ему
этот
коробок.
В кабинет, постучавшись, вошла секретарша. Аннушка. На неё у Вощинина были свои виды, но это, разумеется, могло подождать. Сняв с подноса и поставив на стол чашку кофе и блюдечко-сахарницу, где сиротливо лежали три кусочка синеватого рафинада, она неслышно удалилась, покачивая бедрами и помахивая подносом.
- В Берн поедете вот с этими документами, - Василий Васильевич протянул Дмитрию паспорт подданного бельгийской короны, на имя Андреаса Кёека.
- Но я не знаю их языка, - попробовал "трепыхнуться" Дмитрий, - только французский и немецкий.
- Ну, всякое в жизни бывает - усмехнулся редактор. - Значит, может быть и бельгиец, не говорящий на языке родных осин. Пейте кофе Митенька, не ровен час, остынет...
И снова Амстердам, 1 января 1936 года
После поездки в Берн, будто карусель закрутила Дмитрия по Западной Европе: Андорра, Цюрих, Льеж, Берлин, Нант...
Полковник Зайцов тешил себя иллюзией, что использовал Дмитрия "втёмную" как мальчишку-курьера, несущегося на велосипеде за пару франков не разбирая дороги, лишь бы успеть. Не знал он лишь одного: все его "посылки" и письма "на деревню дедушке", прежде чем попасть к адресатам, проходили через руки сотрудников "группы Яши", чувствовавших себя в мутной воде русской эмиграции лучше, чем матёрая щука в пруду с карасями.
"Детская возня на лужайке" агентов РОВС была не очень-то по душе и французским властям, особенно их контрразведке активно внедрявшей своих агентов в эмигрантские круги. Рано или поздно терпение "белль Франс" должно было лопнуть.
В начале ноября 1935 года, в Марселе, Вощинину "на хвост" сели прыткие мальчики из Сюрте. По крайней мере, так было написано в удостоверении одного из них, достаточно неуклюжего, чтобы пару раз поскользнуться на граните набережной и, к несчастью, упасть в воду головой вниз, точно на остов полузатопленной лодки. Уже без бумажника.
Провал из туманной возможности превращался в грубую реальность. Обиднее всего было то, что Дмитрий, попадись он французским "коллегам", сел бы в тюрьму или отправился на Кайенскую каторгу как белогвардейский террорист.
В ответ на запрос о дальнейших действиях, Дмитрий получил из Центра жесточайший разнос за "бандитские замашки", ехидно озвученный куратором за чашкой кофе в одном из монмартрских бистро. Вопрос "куды бечь?", грубо сформулированный самим ходом событий, получил ответ в виде однозначно трактуемых распоряжений руководства Особой группы советской разведки с центром во Франции.
Получив ценные указания, Вощинин уже на следующий день пришёл в редакцию "Часового", в буквальном смысле ногой открыл дверь кабинета главного редактора и устроил без малого "гран шкандаль" с хватанием "за грудки", обещанием вызвать на дуэль и тому подобными атрибутами дворянской истерики. Лейтмотивом скандала стала тема инфильтрованности РОВС большевистскими и французскими агентами, охотящимися на истинных патриотов России как на полевую дичь, сформулированная обычно вежливым Дмитрием весьма резко, если не сказать - матерно. "Главный" отреагировал на обвинения, как в свой адрес, так и в адрес "ведомства Зайцова" неожиданно спокойно и предложил временно "уйти в тень", взять своего рода долгосрочный отпуск "без содержания".
- Поймите, Митенька, вина в случившемся по большей части только ваша и ни чья больше. Понимаю, жить и работать под постоянным давлением, в чужой стране тяжело. Не у таких как вы бойцов нашего движения нервы не выдерживали. Один Горгулов, покойный, своей выходкой вреда больше принес, чем все чекисты и Сюрте вместе взятые. Так что выходите отсюда через чёрный ход и тихонько-тихонько, ползком, огородами - в Бельгию, а лучше - в Голландию. Отсидитесь там с полгодика, может за это время и поуспокоится всё. До свиданья, юнкер, не поминайте лихом нас грешных.
Непростое искусство отрубания возможных "хвостов" было вбито в Дмитрия учителями с обеих сторон практически на рефлекторном уровне. Без судорожных метаний, тяжелого дыхания загнанного животного, в общем, всего того, что любят изображать в дешёвых романах и синема. Жаль, только новый макинтош разодрал на спине, когда выпрыгивал из поезда на подходе к франко-бельгийской границе. Пришлось выбросить, а через "окно" идти уже в пальто, второпях украденном в придорожном кафе.
И вот теперь Вощинин в Амстердаме. Виктор наконец-то нашел зеркало и не без удовольствия рассматривал отражение. Нет, этот белогвардеец ему положительно нравится. Молодость, молодость, как давно это было. Мне бы в молодости такую рожу... Здесь порода за версту чуется, шутка ли, еще при Алексее Михайловиче род в русской истории отметился. Утонченное лицо, серые глаза, "губы твои алые, брови дугой", небольшие усики. "Поручик Голицын", одним словом. И тёмно-русые волосы, аккуратно подстриженные с боков, сейчас растрепанные - со сна - но обычно уложенные. Женщины от такого красавца должны падать штабелями, и падали, разумеется. Не без этого.
"А вот за волосы отдельное спасибо! Кто бы ни подсадил в тело этого белогвардейского чекиста, спасибо тебе!" - пропала лысина, которую Федорчук "заработал" к тридцати годам, и которую даже к пятидесяти терпеть не научился.
"Кто же меня сюда засунул?...да не о том думаю, разъетить твою мокрым кверху! Надо думать о другом. От дядьки Миколы, прапорщика Прокопенко привет, не иначе. Что он там вчера говорил?
Я не за тобой, тебя другое ждет
. Дождалось, однако. А вот что теперь делать? Налево пойдешь - в НКВД попадешь, направо пойдешь - к белогвардейцам попадешь, прямо пойдешь... А не пойти ли пока из номера? Скажем, позавтракать?"
Одеваясь, Виктор подумал, что современная ему одежда была - или будет? - гораздо удобнее. Особенно выпукло это проявилось, когда вместо привычных носок обнаружилась странная конструкция, похожая на миниподтяжки. Хорошо хоть сами носки оказались шёлковыми. С большим удовольствием он бы облачился сейчас в привычные вельветовые джинсы и свитер из ангорки, чем в эту темно-синюю "тройку". Хотя костюм, спору нет, был хорош, теперь - тьфу ты! - не теперь, а сильно потом таких уже делать не будут. Этот Вощинин, надо признать, и вообще обладал хорошим вкусом, но, с другой стороны, такой костюм обязывает. Влез в сбрую, пожалуйте и уздечку, в смысле галстук... Господи, а рубашка-то с запонками. Никогда их не носил. Где они лежат? Ага, на тумбочке. А это что рядом? Э... похоже на булавку для галстука... И, значит, хорошо еще, что не пришлось надевать фрак. Так, а что у нас с деньгами? Память Вощинина услужливо подсказала, где лежит кошелек и что можно купить на имеющиеся в наличии средства.
"А хорошо тут живут, - подумал Федорчук, ознакомившись с "прейскурантом". - Цены не то, что в Киеве".
Виктор открыл дверь номера и, насвистывая любимую "Пора-пора-порадуемся", вышел в коридор.
3
.
Олег Ицкович - Себастиан фон Шаунбург
,
Амстердам