— А на целине, ну, где пашут, можно будет?.. — Парень совсем смутился.
— Конечно, можно. Растает снег — и всем найдется работа по вкусу. Всем будет хорошо!
Быстро бегали по раз заведенному маршруту траки на гусеницах. Торопливо стреляла в небо белесоватым дымком выхлопная труба. Медленно полз по степи трактор. Присоединенный к нему угольчатым прицепом, поставленный на массивные полозья, тянулся следом вагончик, тот, что стоял недавно крайним в ряду первой совхозной улицы. В вагончике топилась печурка, люди сидели и лежали, говорили, думали, подбрасывали в печурку уголь. Шла посреди степи не ахти какая, но все же вполне сносная жизнь с теплом, уютом, легким разговором.
Вася Шмаринов, ялтинский штукатур, все выглядывал в окно, хотел насмотреться на целину. Но окно залепило снегом. Саня Суконцев, широкоскулый парень, тракторист, которого директор так безоговорочно направил в лес, лежал на нарах и все никак не мог обдумать до конца этот новый поворот в своей жизни. Думалось ему теперь радостно, не то что три дня назад, после разговора с директором. Не хотелось ему тогда ехать в лес, оставлять в совхозе Тасю. Она появилась совсем рано по весне, переехала из соседнего старого совхоза, грустная молодая женщина с какой-то своей, никому не сказанной бедой, с сыном Витькой. Одевалась Тася в ватные брюки, носила мужскую шапку со спущенными ушами, мало чем отличалась от мужского населения в повадке и в разговоре, но когда Саня Суконцев увидел ее в ситцевом платьишке с короткими рукавами, он сразу же обнял ее, стиснул, как может, имеет право обнять и стиснуть красивый парень, солдат, красивую, незанятую женщину. Тася стукнула Саню кулаком сильно и больно. Саня долго ругался. Она слушала молча, а потом сказала:
— Брось. Не надо мне это. Знаю я это все. По горло сыта.
После разговора с директором Саня пришел в Тасин вагончик, покурил, повозился с Витькой и вдруг сказал:
— Тась... Поехали в лес на делянку.
— Да ты что это? — сказала Тася. — А Витьку с кем оставить?
— Девчата его к себе возьмут. Они даже рады будут. Да и любой за ним тут присмотрит. Что ты? Такой герой...
Очень не хотелось Сане, чтобы Тася осталась без него в совхозе с такими же, как он, лихими ребятами.
Теперь Саня лежал на нарах в вагончике и думал. Как-то все очень быстро совершалось в его жизни. Давно ли он расстался с лесом, и вот опять едет в лес. Перед отъездом директор Алексеев назначил его бригадиром на делянку. А вон там в углу сидит Тася в ватнике, в ушастой шапке. Она пришла в вагончик перед самым отъездом.
Малиевский тоже ехал в этом вагончике. Делать ему в совхозе все равно было нечего, и он решил снять несколько кадров в лесу. Он пристроился рядом с печуркой и болтал о всякой всячине с симпатичной девушкой Тасей.
— Признавайтесь, — говорил Малиевский, — наверное, вы юноша. У меня был друг на Ташкентской студии, режиссер, так его по лицу нельзя было отличить от женщины.
Малиевский говорил с той веселой развязностью, которая избавляет от необходимости выбирать слова, думать об их смысле. Он болтал о чем придется, небрежно кидаясь словами. Его слушали с удовольствием, смотрели на него с любопытством. Все было в порядке.
Каждый в вагончике был занят своим. И в то же время каждым владело общее для всех ощущение оторванности от своего прежнего житья, устоявшегося, скрепленного привычками. Собственно, ощущение это появилось давно, в тот миг, когда тихо двинулись вспять, в прошлое, серые вокзальные стены, заснеженные крыши — приметы родных мест. Там были проводники и милиционеры, были встречающие и провожающие, действовало без промашек расписание движения.
Теперь один буран ошалело метался вокруг вагончика, тлели угли в печке да Саня-бригадир, молчаливый парень, сумрачно поглядывал сверху на Тасю и на кинооператора.
Только непрерывно тарахтевший трактор напоминал о связи о той, прежней жизнью, брошенной невесть где. И вдруг он смолк. Вася Шмаринов распахнул дверь вагончика. Кругом стояли избы какого-то села. Над самой большой избой, наполовину залепленная снегом, висела вывеска: «Чайная».
В вагончик заглянул тракторист. Был он велик и грузен, как его трактор С-80. Лицо, ватник и руки у тракториста были такого же, как трактор, темного, маслянистого цвета. Он сказал хрипло в открытую дверку:
— Ну как, кочегарите? Не замерзли? Курносую мне тут не заморозьте. — Он подмигнул Тасе и направился к чайной. Все вышли из вагончика и пошли следом за ним.
Чайная была пуста. Только за одним столиком сидел толстый мужчина с запавшим переносьем. Он оказался нормировщиком Чудиным, приехавшим с делянки встречать новую совхозную бригаду и заодно выпить. Был он уже пьян, и в его маленьких голубых глазках застыла напряженная, натужная серьезность. Он бестолково задвигал столики, зашумел: