– Спасибо, – рассеянно кивнул Грудинко и вздохнул. – Доконают меня эти тропики…
– Полнеть не надо! – бестактно ввернула Тоня. – Кушайте поменьше…
– Вот языкастый бесенок! – возмутился доктор Сомов. – Вы уж, Борис Григорьевич, извините ее. Она у нас трудновоспитуемый ребенок. – И погрозил медсестре прокуренным пальцем: – Ну погоди у меня!…
Главный помощник не обратил внимания на Тонину дерзость. Он явно был чем-то озабочен.
– Борис Григорьевич! – подошел к Грудинко главный врач. – А ведь вы к нам давненько не заглядывали. Давайте-ка, раз уж вы здесь, посмотрим, послушаем вас, давление проверим.
Главный помощник был в приятельских отношениях с доктором Сомовым, часто заходил к нему в каюту – попить знаменитого сомовского чая. Пользуясь дружбой со старым терапевтом, увиливал от медицинских осмотров, стороной обходил госпиталь.
– Да я, собственно, не за этим, – замялся Грудинко. – Я по другому делу…
– Нет уж, – решительно возразил Василий Федотович, – раздевайтесь. А то вас сюда и калачом не заманишь.
В кабинете главного врача доктора в четыре руки вертели круглое тело главпома, выстукивали, выслушивали, измеряли давление, сделали ЭКГ.
– Дышите! Задержите дыхание… Присядьте, пониже… Встаньте.
– Одевайтесь! – наконец смилостивился доктор Сомов и заключил: – Собственно говоря, пока ничего патологического слава богу нет. Но… толстеем, сударь. Рановато позволяете себе расплываться. Оттого и одышка, и потливость.
– Василий Федотович! – развел руками Грудинко. – Да что я, виноват, что ли?! Врачи же и виноваты. Послушался, бросил курить после операции – меня и развезло. Хоть опять закуривай!
– Ну, это чушь, извините! – рассердился Сомов. – Курильщики полнеют только в первые месяцы, когда у них аппетит резко повышается. А потом все входит в норму – при разумном воздержании за столом. Тонька наша, конечно, дерзкая девчонка, но в данном случае абсолютно права. Увлекаемся, сударь, переедаем сверх меры. Вот в чем дело.
– Это я-то переедаю! – искренне возмутился Борис Григорьевич. – Да я, если хотите знать, сегодня нарочно завтрак пропустил… Даже чай не пил.
– Зато как обедали! – засмеялся главврач.
– То есть как это "как"? Обыкновенно.
– Нет, Борис Григорьевич, – покачал головой Шевцов, – я не специально наблюдал за вами – случайно взглянул. Но пока вам рассольник принесли, вы два куска хлеба съели, да еще с маслом!
– Плюс три с рассольником. Да парочку со вторым, – подхватил доктор Сомов, – да еще в ужин… Вот и посчитайте. Куда же столько мучного при вашей полноте? Нет уж, ограничьте себя – один-два ломтика в сутки. И, конечно, никаких булочек, пирожных. И сахар – только вприкуску.
– Кстати, и чай ограничьте. А то вам с Игорем Оля по десять стаканов на мостик приносит. Вы это учтите, особенно в тропиках, – посоветовал Шевцов. – Сердце…
– Именно так, – поддакнул старый врач. – И супу только половинку. Дело-то не в фигуре – сердце поберегите…
Долго еще врачи в два голоса пилили главпома. Доктор Сомов сердился по-настоящему, даже щеки тряслись от возмущения: "Это надо же – в тридцать восемь-то лет!…"
– Есть и помоложе меня толстяки, – пытался выкрутиться Грудинко. – Вон Миша-рефмеханик, например.
– А что Миша? – живо возразил Василий Федотович. – Богатырь, гиревик. И здоров он, извините, как бык. Спросите вот Виктора Андреевича, как его Миша запросто кладет на обе лопатки. А вы, вероятно, ни разу и не вспомнили, что на борту есть спортивный зал…
Да, главный помощник не посещает спортзал – не хочет показаться смешным подтянутой молодежи судна. Бегать по палубам трусцой он не решается по той же причине.
– А вот Дим Димыч, – вставляет Сомов, – каждое утро бегает в спортзале по кругу в тренировочных трусах необъятного размера, прыгает как мячик и подтягивается на турнике!
– Хватит, братцы! – взмолился Борис Григорьевич. – Понял. Все понял. Спасибо. Учту обязательно…
– Поверим? – с улыбкой спросил коллегу Виктор Шевцов
– Придется, – хмуро согласился доктор Сомов. – Но проверим, так и знайте! А если надо, и до капитана дойдем…
– Ладно, хватит меня казнить, – махнул рукой главпом, и лицо его снова стало озабоченным. – Дело у меня к вам. Вы Юрия Пенкина от работы не освобождали?
– А кто это, из какой службы? – уточнил Шевцов. – Ваш, из палубной команды?
– Нет, – сморщился Грудинко, – у меня такого… гм… не водится. Официант он из "Белых ночей". Вчера на работу не вышел, говорит, больной был, а по-моему – пьяный.
– Черный, длинный? – вспомнил главврач.
– Ну да, и скользкий как угорь. Лоб обезьяний, глаза бегают, – быстро нарисовал портрет Василий Федотович. – Перед пассажирами в три погибели сгибается, как лакей трактирный.
– А-а, помню! – оживился Шевцов. – Я еще перед Канарами лекцию в ресторане читал. Спрашиваю официантов: "Что растет на Канарских островах?" А он мне с места: "Отоварка там растет!" Я не понял. А что это, говорю? "А это, – отвечает, – такое дерево южное. На нем мохер, парики, колготки, зонтики растут…"
Вера и Тоня засмеялись.
– Я все к Пенкину присматривался, – продолжал главном. – Тут, в Касабланке, его мои матросы на берегу задержали. Спекуляцией занимался: неграм мыло, тройной одеколон и прочую дребедень продавал – теплоход позорил. Я Сашу Лескова к себе пригласил. Мы с ним Пенкина вдвоем с песком продраили. Повинился, слезу пустил, думали – понял. А он – как с гуся вода. Ходит перед своими барином, а перед иностранцами – холуем. В каюте на ребят шипит: "От вас кухней пахнет!" А от самого последнее время сивухой разит. Где-то спиртное доставать умудряется.
Мне Оля Конькова на него жаловалась, – покачал головой Борис Григорьевич. – Пристает к ней – проходу не дает. То пошлить начинает, а то и ущипнет, когда она с подносом идет. Я до него давно добираюсь. Боюсь только, чтобы Игорь не узнал – парень горячий.
– Берут же таких типов на теплоход! – возмутился Василий Федотович.
– Ничего, – отрезал главный помощник, – я его для начала в прачечную переведу, на приемку белья. Пусть мешки потаскает, а то легкая работа вскружила ему голову. А в Ленинград придем – подумаем, что с ним дальше делать.
– Это правильно, – важно кивнул головой доктор Сомов. – Его перевоспитывать надо…
Но, как оказалось, не все члены экипажа были согласны отложить перевоспитание Юрия Пенкина до Ленинграда.
После чая Саша Лесков и Игорь Круглов в тренировочных костюмах спустились в спортзал. В зале было пусто. Только за зеленым столом для пинг-понга капитан футбольной команды Дима Горчук и Пенкин перебрасывали белый шарик. Увидев их, Пенкин насупился. Низкий лоб, прикрытый черными набриолиненными волосами, съежился еще больше.
Саша заметил, как сжались кулаки и загорелось лицо Игоря Круглова. "Шила в мешке не утаишь", – понял Лесков. Он посмотрел на Пенкина, на Круглова и на минуту задумался. Потом окликнул Горчука, словно только что заметил его:
– Дима! Я же тебя по всему судну разыскиваю! Идем скорее, дело есть.
Горчук охотно бросил ракетку и побежал за Лесковым. Круглов проводил их взглядом и решительно направился к официанту. Пенкин с бегающими глазами попятился от него…
Вечером, за час до начала работы бара "Белые ночи", Оля Конькова поднялась на лифте на самую верхнюю палубу – "бридждек", палубу мостика. Она всегда приходила пораньше – включить кофеварку, проверить лед в холодильниках, подготовить посуду.
Здесь, на крыше теплохода, было пустынно и тихо, и только сильнее ощущалась качка – взлеты и падения разгулявшегося к вечеру океана. Все пассажиры и офицеры были в музыкальном салоне – там шло очередное шоу.
В коридоре перед каютой Конькову остановила Лида, официантка из ресторана, и, округляя глаза и оглядываясь по сторонам, прошептала ей на ухо последнюю новость: "Игорь Круглов подрался с Пенкиным!…"
Сердце у Оли заколотилось. Сама не зная почему, она вдруг испугалась за Игоря и, чтобы скрыть свой страх, быстро отвернулась от Лиды и побежала к лифту. Ей вспомнились недобрые глаза Пенкина, его длинные руки.