Над палубами гремит усиленный микрофоном грозный бас Нептуна: "Скажите мне, кто вы такие, какого роду-племени, откуда и куда путь держите?" Снова орут черти, размахивают кривыми ножами пираты, вьются у ног Нептуна русалки.
Капитан подносит руку к козырьку и докладывает:
– Царь Нептун, владыка морей и океанов! В твои владения пришел советский теплоход "Садко". Идем мы через моря и океаны из далекого города Ленинграда в город Рио-де-Жанейро. На борту у нас шестьсот пятьдесят честных и добрых пассажиров и триста пятьдесят славных моряков. Я, как капитан теплохода, прошу тебя, царь Нептун, выдать мне ключ от экватора и пожаловать нас хорошей погодой и попутным ветром. А чтобы умилостивить твое царское величество, дарю тебе драгоценную жемчужину из моей команды!
И тут Васька Андрейчук из машинной команды, играя здоровенными мускулами, на руках выносит из толпы Олю Конькову. Василий наряжен пиратом. На Оле ничего нет, кроме заграничного мини-бикини, да на голове – корона из позолоченной фольги, Черти ревут от восторга и катаются по палубе. Из строя офицеров на Андрейчука глядит грозным взглядом Игорь Круглов. "Он за Ольгу не только в бассейн, но даже в океан хоть сейчас в полной форме прыгнет", – глядя на Игоря, думает доктор.
Нептун сажает Олю на одно колено и на глазах зрителей добреет.
– Ну что ж, – заявляет он в микрофон, – вижу, что вы люди добрые, а ты, капитан, молодец и морские обычаи знаешь. Повелеваю вручить тебе ключ от экватора и дуть всем ветрам попутно твоему теплоходу!
Из толпы русалок выходит Лариса в золотой чешуйчатой юбке, провожаемая ревнивым взглядом Евгения Васильевича, и, ослепительно улыбаясь, вручает капитану огромный старинный ключ.
– Однако, – басит Нептун, – всех, кто впервые переступает экватор, повелеваю окунуть в морскую купель!
Черти и эфиопы с воем бросаются в толпу. Капитан, довольно улыбаясь, отходит в сторону. Строй офицеров распадается. Игорь Круглов со всех ног удирает по трапу. Неповоротливого рефа Мишу поймали и, раскачав, бросают в бассейн. Всплескивается вода, летят брызги, визжат русалки. Гремит оркестр – пираты и черти лихо отплясывают с русалками и сиренами. Вслед за ними и пассажиры и экипаж пускаются в залихватский пляс.
Но этого главврач уже не видит: ему удалось улизнуть. Он смирно сидит на диванчике в каюте доктора Сомова и. посмеивается: "Тут-то уж меня не найдут!" И вдруг раздается топот ног в коридоре, голоса: "Здесь он!" – и в запертую дверь барабанят в десять кулаков. Василий Федотович с неожиданным для его возраста проворством подскакивает к порогу и коварно отодвигает внутреннюю защелку.
В каюту вваливается запыхавшийся Коля Лебедев со своей чумазой хохочущей свитой. Он кричит во всю глотку:
– Вот он – царский ослушник! Взять его и окрестить!…
Главврача купали не последним. Еще долго слышен был шум на палубах и раздавались торжествующие вопли: "Вот он! Держи! Держи!…"
Потом оказалось, что Колины черти в запарке окрестили не только новичков, но и выкупали старого морского волка – "деда". А под занавес кинули в бассейн толстяка Дим Димыча – вода взлетела под подволок и окатила зевак с ног до головы…
Вечером после праздника Нептуна затеян был неофициальный прием в каюте главного врача. Как-никак, в этот день боцман вручил ему грамоту со старинной сургучной печатью и водяными знаками Нептуна. Грамота эта была охранная и на все следующие переходы экватора освобождала его от купания. По всем законам доктору надо было накрывать стол.
В каюту все пришли не в форме. Пробирались с оглядкой. Пассажиров вид офицера, обтянутого джинсами и яркой безрукавкой, мог крепко смутить, заподозрили бы неладное. Зато какой отдых, какое блаженство без осточертевшей за долгий рейс формы!
Собрались все. Дим Димыч, как всегда, ввалился с двумя дамами: Ларисой и Олей. Вслед за ними с гитарой Лескова быстро пробежал коридор Игорь Круглов. Сам Саша пришел позже и привел за руку немного смущенного пассажирского помощника. Старпом Стогов явился в пижонских вельветовых брюках. Последним, вместе с нарядной Аней Андреевой, зашел неунывающий Вадим Жуков.
Стол уже был заставлен снедью, приготовленной на камбузе самим шеф-поваром. Напрасно было бы искать там надоевших заморских деликатесов. Картошка с грибками в сметане, селедочка спецпосола, окольцованная луком, фирменные блины с клюквой из вологодских лесов. Да дело было и не в еде. Рейс перевалил за половину, и всем вдруг захотелось посидеть по-домашнему, отдохнуть от погон и званий, от шумных пассажиров.
И только расселись званью гости, как Дим Димыч торжественно извлек из неизменного пакета с видами Лондона заветную, бутылочку. Зажурчала по рюмкам прозрачная влага… Но напрасно, напрасно навострили уши строгие чины из пароходства! Никогда и никому не расскажет автор, что за напиток под грибы и селедочку пили в тот вечер моряки.
Отчего заблестели у всех глаза и улыбки разбежались по обожженным тропическим солнцем лицам? Отчего так тепло стало в остуженной гудящим "кондишен" каюте?
Посветлели задумчивые глаза Ларисы, затеплилась надежда под дымчатыми очками Евгения. Оля Конькова не прятала уже лица от пристального, влюбленного взгляда Игоря. Его черные, цыганские волосы прикоснулись к ее медным, выгоревшим на солнце, тяжелым прядям волос. Вадим веселым прищуром голубых глаз с рыжими ресницами обводил раскрасневшуюся Аню Андрееву. Хладнокровный обычно старпом азартно спорил с отложившим гитару Сашей Лесковым. Разговорчивый Дим Димыч молчал и нежно смотрел на запотевшую бутыль.
Еще звучали морские тосты, а время брало свое. На судне нет выходных, нет праздников, нет дней, когда отменяются вахты и дежурства. К восьми вечера, грустно взглянув на стол и на Аню Андрееву, ушел на вахту Вадим. К девяти ноль-ноль солидно отбыл Дим Димыч. К десяти поднялся Евгений Васильевич и, старательно обходя взглядом Ларису, пошел переодеваться – готовиться за капитанский стол. С ним вместе вышел и Стогов. К одиннадцати часам Игорь Круглов пошел проводить Олю, – уже открылся ее бар. Незаметно, по-английски исчезли Аня и Саша. Шевцов открыл в спальной половине каюты иллюминаторы – вытянуть прокуренный воздух, а когда вернулся, увидел – они с Ларисой остались одни.
Лариса вздохнула, выходя из задумчивости, в которой последнее время все чаще заставал ее доктор. Улыбнулась Шевцову:
– По морскому уставу последняя гостья моет посуду.
Они вместе убрали со стола. Лариса пустила в раковину горячую воду и быстро помыла и сполоснула тарелки и чашки. Виктор принимал от нее все вымытое, теплое и складывал в буфет.
В каюте тихо играла музыка – вечерняя программа судовой трансляции. Под подволоком вокруг светильника таял сигаретный дым. Через открытые иллюминаторы тянуло влажным теплом океана.
Лариса медленно прошла по каюте и встала у иллюминатора. Виктор остановился рядом с ней. Сердце у него медленно и гулко бухало в груди.
За круглыми прорезями шуршал океан. Когда их глаза привыкли к темноте, они увидели ночь – огромную тень земли, упавшую на небо. Ночное безмолвие. И черный океан – без обманчивых голубых и зеленых покровов дня. Плыли звезды, погрузив лучи в черные глубины.
– Мне страшно… – прошептала Лариса.
– Что? – тоже шепотом спросил он.
– После каждого дня наступает такая вот ночь. Словно миллионы лет назад…
Виктору показалось, что она дрожит, как от холода. Всей кожей, как обожженный, ощутил он эту ночь, слившуюся с океаном, близость Ларисы, ее опущенные глаза, родинку на щеке, к которой хотелось прикоснуться…
Взгляд Ларисы обратился туда, где за спиной Шевцова горела настольная лампа. Виктору показалось, что она вздрогнула. Он обернулся. На столе у лампы стояла фотография. Он не помнил, когда поставил ее туда. Нет, он твердо помнил, что не ставил ее! Она всегда висела на стене, рядом с книжными полками, там, где сейчас в темноте нельзя было различить даже корешков книг.
В резком электрическом свете фотография лучилась странным свечением, сконцентрированным в пристальном взгляде темных зрачков.