Ночью разразилась чудовищная гроза. Дождь хлестал по крыше нашей хижины и потоками низвергался на пол сквозь дыры. Чарльз, вскочив, стал было перетаскивать вещи на сухое место, но потом, решив, что ему все равно не заснуть при таком концерте, занялся их упаковкой в непромокаемые мешки, готовясь к завтрашнему речному путешествию.
Наутро оказалось, что дождь потопил лодку: она наполнилась водой, пошла ко дну и лежала теперь вместе с мотором на глубине более метра. Мы были уверены, что никуда теперь не поедем.
Наших новых знакомых это обстоятельство, однако, вовсе не смутило, и они тут же приступили к спасательной операции. С трудом им удалось вытащить на берег нос лодки. Лал занялся вычерпыванием воды, а Али снял мотор и выволок его на сушу. Из всех отверстий механизма хлестала вода.
— Полядок,— констатировал наш механик,— сколо он у нас залаботает.
Как ни в чем не бывало, мальчики принялись разбирать мотор. Чарльз, прилично разбирающийся в технике, смотрел на все это, мягко говоря, скептически.
— Вы что, не понимаете,— не выдержал он,— что обмотка вся насквозь промокла? Мотор никогда не заведется, пока она не высохнет полностью.— На Али это выступление не произвело никакого впечатления.
— Полядок,— повторил он,— мы ей сейчас вылечим.— С этими словами он извлек вымокшую катушку, отнес ее к костру и положил на какую-то металлическую пластинку, предварительно раскалив ее. Затем он вывернул свечи и еще разные штуки, обмакнул в бензин и поджег. Вскоре все, что могло сниматься, было вынуто из мотора и разложено под солнцем на тельняшке Лала. Весь этот процесс не нравился Чарльзу до отвращения, но вместе с тем завораживал его. Он сидел, не сводя глаз с происходящего, время от времени предлагал помощь, и было ясно, что такой подход к таинству ремонта для него совершенно нов.
Через два часа мотор был собран вновь и установлен на место. С ухваткой театрального кумира Али дернул шнур стартера, и, к великому нашему изумлению, возвращенный к жизни мотор издал ликующий рев. Али тут же заглушил его.
— Мы тепель готовый,— возвестил он.
Наши опасения по поводу размеров лодки оправдались сполна. Когда мы забили ее своими пожитками и погрузились сами, борта возвышались над водой едва ли на дюйм, и любое движение кого-либо из нас грозило неприятностями. Наше путешествие в тот день едва ли можно было назвать комфортабельным. Мы полностью осознали смысл выражения «как шпроты в банке», ибо вынуждены были застыть в одном положении, и через несколько часов все тело начало нестерпимо ныть. Но мы шли на Аракаку и потому были счастливы.
Из лодки нам удалось увидеть больше признаков жизни, чем за все время пребывания на Мазаруни. Повсюду порхали крупные бабочки, а дважды в реке нам встретились змеи. Но мы могли позволить себе лишь чуть повернуть голову в сторону, если нас что-либо интересовало, на большее нельзя было решиться без риска опрокинуться. Время от времени мы проплывали мимо небольших полянок, где три-четыре полуголых негра или индейца стояли, созерцая нас. Тут же, у берега, были причалены бревенчатые плоты, приготовленные для сплава на лесопилку. Пока наша посудина с шумом тащилась мимо, Али и Лал приветствовали население от имени всей команды. Был момент, когда ветхий катерок прошел рядом на хорошей скорости, и мы пережили несколько отчаянных минут, как сумасшедшие вычерпывая воду, в то время как наше судно прыгало по волнам, готовое вот-вот зарыться в них целиком.
Ближе к вечеру мы подошли к маленькой деревушке, имевшей приятный и вполне преуспевающий вид. На берегу, среди пышной травы, виднелись посадки кассавы и ананаса, а между крепкими хижинами покачивались изящные кокосовые пальмы. Индейцы в грязных одеждах европейского покроя высыпали на берег и следили за нашим приближением. Позади возвышались два негра, настоящие великаны по сравнению с индейцами.
Мы причалили и выбрались на берег. Какое блаженство вытянуть ноги и размяться после пяти часов этакой транспортировки! Али уже разгружал лодку.
— Эта деревня Кориабо,— сказал он.— Аракака еще пять часов вверх. Дальше мы вас не везти. Знаешь, лодка буль-буль, если мы опять плыть, а тут, в эта деревня, знаешь, есть один, он достать катер. Он взять тебя в Аракака. Вот, возьми, двадцать доллар.— И, к нашему изумлению, он вынул банкноты и протянул их нам.
— Нет,— ответил Джек,— вы везти нас полпути, держи десять доллар.
Улыбка озарила лицо Али.
— Спасибо, теперь мы ходить деревья рубить.— И Али оттолкнул от берега лодку, на носу которой уже устроился Лал. Крошечное суденышко, освобожденное от чрезмерной нагрузки, легко понеслось по реке и скрылось за поворотом. К нам подошел один из негров, повыше ростом.
— Меня звать Бринсли Мак-Леод,— представился он.— Я иметь катер, я взять вас в Аракака за десять доллар. Он пошел утром в Маунт-Эверард взять бензин, может, вы видал их, завтра он вернуться, и я взять вас.
Обрадованные, мы направились к выделенной нам хижине, предвкушая завтрашнее путешествие на мощном просторном судне, которое чуть не потопило нас пару часов назад.
Утром, когда мы еще завтракали, явился второй негр. Он был гораздо старше Мак-Леода, его лицо рассекали глубокие морщины и шрамы, а в глазах с пожелтевшими белками и отчетливой сетью кровеносных сосудов было что-то дикое, неистовое.
— Бринсли правду не говорить,— начал он довольно сумрачно,— эта лодка сегодня не прийти, и завтра не прийти, и потом не прийти. Они там застрять в Маунт-Эверард, много ром пить. Зачем вам надо Аракака?
Мы сказали, что собираем животных.
— Дорогой,— отреагировал негр угрюмо,— зачем ходить Аракака за такой барахло? Я иметь их целый куча на мой золотой участок, тут, прямо в сельве. Тут есть такая носатая, еще аллигатор, есть змея лабария, антилопа, скат. Много есть, целый куча. Зачем они мне, вы могите их взять, они вообще разный жулики. Они — вредители.
— Скат? — спросил Джек.— Ты имеешь в виду — электрический угорь?
— Да, куча,— ответил наш гость с чувством,— маленький, большой, есть совсем большой, больше лодка. Очень-очень сильный, плохой очень, могит сильно бац прямо через лодка, если не одел длинный резиновый сапог. Один раз он как дал мне прямо тут (рассказчик указал на интимный уголок своего тела), и я лежал тут в лодка совсем как пьяный, голова туда-сюда ходил три дня, пока могеть встать. Да, масса, я иметь все эти штуки там, на мой участок, и давай пошли туда, если ты хотеть смотреть эта.
Мы поспешно закончили завтрак и спустились к его лодке. Пока мы гребли вверх, негр рассказал о себе. Звали его Кетас Кингстон, и всю свою жизнь он искал золото и алмазы в сельве Гайаны. Случалось, ему везло, но деньги быстро улетучивались, и он снова оказывался на мели. Несколько лет назад он наткнулся на перспективный участок, к которому мы сейчас и направлялись. Этот участок, по его словам, был сущим кладом, и в скором времени он по-настоящему разбогатеет, бросит сельву и с комфортом устроится на побережье.
Мы свернули в боковой ручей и вскоре остановились у столба, врытого в болотистый берег. На жестяной прямоугольной пластинке, прибитой к верхушке столба, корявыми буквами было выведено: «Участок зовут АД. Заявка К. Кингстона», а ниже — номер и дата лицензии.
Мы вышли на берег, и Кетас повел нас через чащу по узкой тропке. Минут через десять мрачный лес расступился, и мы оказались на солнечном просторе. Кругом лежали сваленные деревья, а посреди вырубки стояла большая недостроенная хижина. Кетас обернулся к нам, глаза его сверкали.
— Кругом тут,— сказал он, делая рукой широкий жест,— в земля есть золото. Не такой золото, как самородок, кусок, это плохой золото. Найдешь один кусок, потом пять лет искал-искал, ничего не нашел. Нет, маса! Тут, в эта земля, один метр, чуть больше — и золотой песок, красный-красный, больше, чем кровь. Эта золото — настоящий золото, и что надо делать? Надо выкопать его, вот и все. Смотри, сейчас покажу.
Схватив принесенную с собой лопату, насаженную на длинную палку, он принялся неистово копать. Бормоча что-то себе под нос, он буквально вгрызался в землю. Пот струился по черному, изможденному лицу и шее и впитывался в рубашку. Вырыв небольшую ямку, он отшвырнул лопату, опустился на колени и вынул пригоршню мелкого ржавого гравия.