— Если она пойдет в атаку,— прошептал я нервно,— она нам, знаешь ли, всех птиц распугает.
— Кроме того, она может попортить камеру, а заодно и нас,— также шепотом добавил Чарльз.
— Ты не думаешь, что нам лучше было бы отступить,— сказал я, не спуская глаз с коровы. Именно так Чарльз и думал: он уже ползком пробирался к нашему колючему убежищу, толкая камеру перед собой.
Мы снова устроились в кустах, чувствуя себя довольно глупо. Добраться до Южной Америки, где ходят живые ягуары, ползают ядовитые змеи и плавают рыбы-каннибалы,— и испугаться коровы! Не позор ли?! Закурив, мы стали уговаривать себя, что сейчас именно тот случай, когда предусмотрительность — лучшее проявление доблести, ибо речь идет о целости и сохранности нашего киносъемочного оборудования.
Через десять минут мы решили посмотреть, не убрались ли коровы. Нет, стоят по-прежнему, но, пока мы лежим в кустах, они не обращают на нас никакого внимания. Чарльз пригляделся к шевелившемуся под ветром пучку травы. Ветер изменился и дул теперь от коров, то есть благоприятствовал нам. Ободренные, мы снова переползли к кустику и опять установили свои камеры. В течение следующих двух часов мы лежали под кустом, снимая цапель и колпиц. Мы зафиксировали на пленку драматический эпизод в мире пернатых. Два грифа нашли на берегу рыбью голову, но прилетевший орел отогнал их от добычи. Грифы не сдавались, нападая на обидчика, и тот, в конце концов, вынужден был улететь, но рыбью голову прихватил с собой. В разгар наших съемок коровы шумно протопали обратно в саванну.
— Представь, какая потрясающая выйдет сцена, если все птицы взлетят,— прошептал я Чарльзу.— Давай попробуем: ты вылезай из-под куста, я выскочу с другой стороны, а когда они взлетят, ты вставай и снимай их на фоне неба.
С величайшими предосторожностями, двигаясь, как черепаха, Чарльз выполз из-под куста и скрючился перед ним, вцепившись в камеру.
— Внимание, пошел! — прошептал я мелодраматически и с воплем выскочил из куста, размахивая руками. На цапель это не произвело ни малейшего впечатления. Я бил в ладоши и кричал, но цапли не реагировали. Ситуация была нелепой. Все утро мы с бесконечными предосторожностями крались через кусты, позволяя себе лишь тишайший шепот, чтобы ничем не потревожить этих, как мы полагали, пугливых птиц. И вот, пожалуйста... Стоим, кричим, а они не обращают на нас никакого внимания, и наше охотничье поведение было совершенно ни к чему. Я громко рассмеялся и побежал к краю озера. В конце концов те утки, что были поблизости, взлетели. Их примеру последовали цапли, а затем и вся стая мощной белой волной отделилась от поверхности озера, поднялась в воздух, и птичий гомон разнесся над покрытой рябью водой.
Вернувшись в Каранамбо, мы признались Тайни, что испугались коров. Он засмеялся.
— Да,— сказал он,— эти создания действительно бывают иногда немного своенравны. Мне и самому случалось бегать от них.
Мы облегченно вздохнули, почувствовав, что наша репутация не испорчена безвозвратно.
На следующий день Тайни пригласил нас спуститься к берегу Рупунуни. Там он показал нам целый ряд дыр, глубоко уходивших в мягкую туфообразную породу. Он бросил камешек в одно из этих отверстий, и мы услышали какой-то глухой булькающий звук, эхом донесшийся со дна.
— Один дома,— пояснил Тайни.— Это электрический угорь. Они живут почти в каждой дырке.
Мне был известен другой способ находить угрей. В Англии перед отлетом нас попросили записать электрические разряды этих рыб на магнитофон. Технически это было просто: две маленькие медные пластинки прикрепляются к деревяшке длиной сантиметров пятнадцать и соединяются электрическим проводом, который подключается к магнитофону. Я опустил это нехитрое приспособление в отверстие и тут же услышал в наушниках электрический разряд — серию щелчков, сила и частота которых, возрастая, достигла апогея, а затем пошла на убыль. Эти разряды, как полагают, действуют по типу радара. Вдоль всей боковой линии угря расположены особые чувствительные органы, которые позволяют ему фиксировать изменения электрического потенциала, вызываемые в воде каким-нибудь твердым телом. Это помогает почти двухметровому угрю маневрировать среди расщелин и скал речных глубин. Кроме слабых разрядов угорь способен на чрезвычайно сильный удар высокого напряжения, которым, вероятно, он убивает свою жертву. Говорят, что этим разрядом он может оглушить человека.
Мы подошли к сооруженному Тайни причалу, расселись по двум лодкам с подвесными моторами и отправились вверх по реке. Проплыли мимо дерева, облюбованного тоди-тиранами, гнезда которых свисали с ветвей подобно гигантским дубинкам. Мы закинули с кормы несколько лесок с вращающейся приманкой, и почти сразу же я ощутил волнующее натяжение. Выбрав леску и втащив на борт серебристо-черную рыбу длиной сантиметров тридцать, я стал освобождать крючок.
— Берегите пальцы,— небрежно заметил Тайни,— вам досталась рыба-людоед.
Я поспешно бросил рыбу на дно лодки.
— Дорогой мой, так не годится,— сказал Тайни слегка обиженно и, схватив весло, оглушил безобразную тварь.— Она может здорово тяпнуть.— Он взял рыбу и в доказательство своих слов сунул ей в рот кусок бамбука. Ряды острейших треугольных зубов сомкнулись, и бамбук распался, как под ударом топора.
Я взирал на это с ужасом.
— А правду ли говорят, что если человек угодит в стаю этих тварей, то спасут один скелет? — поинтересовался я.
Тайни рассмеялся.
— Знаете, я думаю, что пираньи или перайи, как мы их называем, могут действительно задать вам жару, если у вас хватит ума оставаться в воде после того, как они принялись за дело. Атаковать перайи начинают обычно, лишь почуяв кровь, поэтому я не советовал бы вам купаться с открытой раной. К счастью, эти рыбы не любят неспокойную воду, а потому не волнуйтесь, когда вам придется вылезать из лодки, чтобы тащить ее через пороги: в таких местах они встречаются редко.
Бывает, конечно,— продолжал он,— что перайи нападают ни с того ни с сего. Помню, как-то садился я в лодку с пятнадцатью индейцами. Делали мы это по очереди, а чтобы залезть, надо было одной ногой стать в воду. Все, кроме меня, были босиком. Я забрался последним, а когда устроился, заметил, что у сидевшего передо мной индейца вся нога в крови. Я спросил, что с ним, и он ответил, что при посадке его схватила перайя. Оказалось, что у тринадцати из пятнадцати человек на ноге аккуратно откушено по маленькому кусочку. Никто из них не крикнул, но никто и не подумал предупредить следующего. Впрочем, эта история, наверное, больше говорит вам об индейцах, чем о перайях.
Проведя несколько дней в Каранамбо, мы вернулись в Летем. Наша зоологическая коллекция медленно росла, и, когда после двух недель в саванне мы снова оказались в Джорджтауне, с нами прибыл не только кайман, устроившийся в огромном деревянном ящике, но еще и гигантский муравьед, небольшая анаконда, несколько пресноводных черепах, обезьян-капуцинов, попугайчиков и ара. Такое начало можно было считать вполне приличным.
Глава 3. Рисунки на скале
В горах на западе Гайаны, недалеко от границы с Венесуэлой, берет начало река Мазаруни. Целую сотню миль вьется она внутри огромного горного кольца, пока, наконец, не пробивается сквозь этот барьер и, как бы радуясь свободе, на отрезке длиной всего двадцать миль буквально падает почти на четыреста метров каскадами водопадов и порогов, преграждающих всякое движение по реке.
Добраться до этих мест можно только через горы, путь долог и непрост. Наименее трудный маршрут требует трех дней пешего марша через густой труднопроходимый лес, после чего предстоит одолеть подъем на перевал высотой почти в тысячу метров. Вся эта область фактически отрезана от остальной страны, и полторы тысячи живущих здесь индейцев всего лишь за несколько лет до нашего визита сохраняли изоляцию и практически не ощущали влияния цивилизации, распространившейся по побережью.
Но все изменилось с появлением самолета. Гидроплану ничего не стоило перелететь через горный барьер и опуститься прямо в центре этой области, на длинном и широком плесе Мазаруни. Эта внезапная доступность могла иметь серьезные последствия для местных индейских племен акавайо и арекуна. Чтобы предупредить возможную эксплуатацию индейцев, правительство объявило весь этот район индейской резервацией, где запрещались поиски алмазов и золота, а путешественники могли посещать эти места только по специальному разрешению. Была учреждена должность окружного уполномоченного, обязанного следить за благополучием индейцев.