Глава 8. Путешествие по Чако
Когда начинал дуть пронизывающий южный ветер, в Чако наступала холодная погода с затяжными, наводящими тоску проливными дождями. В такие дни вынужденного бездействия мы частенько наведывались в просторную, крытую соломой хижину, стоявшую рядом с загоном для скота. Здесь пеоны собирались поболтать, поточить ножи, сплести лассо из сыромятной кожи, пофлиртовать с девушками-метисками, служившими на кухне эстансии, и, конечно, попить горячего мате. На полу в центре хижины обычно горел костер, и пеоны всегда приглашали нас к огню и угощали мате. В этой хижине царила атмосфера гостеприимства и дружелюбия, приятно пахло лошадьми, кожей и дымом костра.
Как-то раз дождливым утром я зашел в хижину в надежде разделить с пеонами горшочек согревающего мате. К моему разочарованию и удивлению, я не застал там никого, кроме пяти или шести незнакомых, хорошо откормленных собак, смотревших на меня с явным подозрением. Тут мой взгляд упал на человека, растянувшегося во весь рост на деревянной скамье. Это был очень высокий мужчина в рваном бомбачо, рубашке без пуговиц и выцветшей домотканой фахе, обмотанной вокруг талии. Грубые, мозолистые подошвы босых ног говорили о том, что этот человек не привык пользоваться обувью. Он лежал на спине, прикрыв лицо старой широкополой шляпой, и, насколько я мог судить, был мне совершенно не знаком.
— Буэнас диас,— сказал я.
— Буэнас диас,— ответил незнакомец из-под шляпы приглушенным голосом.
— Издалека пришли? — спросил я, с запинкой подбирая испанские слова.
— Да,— ответил он и лениво поскреб живот.
Наступила пауза.
— Холодновато,— произнес я довольно бессмысленно, не в состоянии придумать для продолжения беседы иной темы, кроме традиционной погодной.
Незнакомец спустил ноги на землю, сдвинул шляпу на затылок и сел. У него оказались черные, слегка тронутые сединой вьющиеся волосы, прокаленное солнцем лицо и серая щетина на подбородке.
— Как насчет мате? — спросил он и, не дожидаясь ответа, стал развязывать брезентовый мешок, служивший ему подушкой. Он извлек оттуда коровий рог, серебряную бомбилью и бумажный пакет, насыпал из него в рог немного сухого зеленого мате, потом, не говоря ни слова, добавил туда воды из глиняного кувшина, стоявшего у скамьи, и, подождав немного, стал сосать настой через бомбилью. Выплюнув несколько первых мутных порций, он вновь наполнил рог и учтиво протянул его мне.
— Что вы тут делаете? — поинтересовался он.
— Ищем животных.
— Каких?
— Тату,— ответил я не без лукавства.— Разных - разных тату.
— У меня есть тату каррета,— услышал я в ответ.
Я не был уверен, что понял его правильно. Может быть, он употребил прошедшее время? Или сказал, что сможет поймать тату каррета, если захочет? Надо было срочно разобраться.
— Моментико,— пробормотал я в волнении и, выскочив под дождь, побежал за Сэнди. Наш переводчик твердо держался правила начинать беседу с пустяков, считая, что это самый верный способ подготовить почву для любого серьезного разговора. Так он поступил и на этот раз, а я сидел рядом и ерзал от нетерпения. Через несколько минут Сэнди представил мне краткое резюме их разговора. Незнакомца звали Комелли. Он был охотником и скитался по Чако в поисках ягуаров, нутрий, лисиц или любых иных обладателей приличных шкур, за которые можно было получить спички, патроны, ножи и другие предметы, необходимые для бродяжьей жизни. Он уже лет десять не спал под крышей и ничуть о том не сожалел.
— А тату каррета? — спросил я с тревогой.
— А! — отозвался Сэнди. Казалось, он совершенно забыл о броненосцах.
Они поговорили еще некоторое время.
— У него когда-то был тату каррета, и он его держал несколько недель, но это было давно.
— А что же с ним случилось?